Игорь Викторович Ярошевский родился в 1936 году в городе Ростов-на-Дону. После окончания в 1960 году Ростовского инженерно-строительного института был направлен на преподавательскую работу. С1963 года его трудовая деятельность связана с сочинским институтом «Южгипрокоммунстрой», где прошел путь от рядового проектировщика до главного архитектора института и на протяжении двенадцати лет возглавлял сочинскую организацию Cоюза архитекторов СССР. В 1985-2000 г. г. – главный архитектор, председатель Комитета по архитектуре и градостроительству администрации города Сочи. И. В. Ярошевский также руководил Южным отделением Российской академии архитектуры и строительных наук (РААСН), с 2000 года – заместитель председателя Комитета по архитектуре и градостроительству администрации Краснодарского края. Профессор И. В. Ярошевский являлся членом-корреспондентом РААСН и Международной академии архитектуры, ему было присвоено звание Заслуженного архитектора и Почетного строителя Российской Федерации, лауреата Государственной премии Узбекистана им. Хамзы. В 2001 году издана книга Ярощевского И. В. «Архитектура и власть», презентация которой состоялась в городах Ростове-на-Дону, Кисловодске, Нижнем-Новгороде, Сочи. Один из инициаторов проведения Зимних Олимпийских игр в Сочи И.В. Ярошевский ушел из жизни в 2006 году, за год до того, как наш город получил право проведения олимпиады 2014 года.
«Архитектура Сочи» начинает публикацию ряда статей на основе книги Игоря Викторовича, в которой он рассказывает о своем творческом пути, об истории становления сочинской архитектурной школы, о начале борьбы Сочи за право проведения Зимней Олимпиады, некоторые его идеи о градостроительном устройстве Сочи актуальны до сих пор.
Часть 1. «Начало пути»
«Могу сказать, что не все из задуманного мной удалось, но процентов 80 проектов реализовано. Это дает право считать творческую судьбу состоявшейся.
<…>1953 год оказался «холодным» не только для узников ГУЛАГа, но и целой отрасли. Пришествие на антикультовой волне Н.Хрущева и его знакомство с внешним миром дорого обошлось нашей стране, нашему самосознанию. Хотя, собственно, ради экономии все и затевалось. Поездив по странам и континентам, Никита Сергеевич почему-то из всего многообразия современного мирового зодчества вынес одну, лишь ему известную и понятную идею борьбы с … излишествами в области архитектуры. <…> Профессия архитектора как творца была нивелирована полностью, ее свели, по сути, к ремесленничеству.
В двусмысленном положении оказались не только практики, но и преподаватели учебных заведений, высшая школа в целом. Мне довелось столкнуться с этим еще со студенческой скамьи, в Ростовском инженерно-строительном институте, куда поступил в 1956-м году, то есть в самый разгар «хрущевской оттепели». Можно только догадываться, как непросто и болезненно давалась роль просветителей «потребительской» архитектуры людям, сформировавшимся под влиянием таких классиков, как И.В. Жолтовский, другие мэтры. Им приходилось «убеждать» сначала себя, а потом и нас пытаться учить тому, что обществу не нужны никакие творческие изыски. Что нужно просто найти возможность из минимального количества элементов построить жилой дом. Словом, абсурд.
<…>Из стен родного РИСИ я, как и многие тысячи моих сверстников — молодых специалистов, выходил в жизнь в очень сложное для отечественной архитектуры время. Допускаю, что нынешним молодым понять это, как и многое из той жизни, не так просто. Но в то время эти слова — «что нам уготовано судьбой?» были не просто сакраментальной фразой. Государство как единая кузница кадров распоряжалось ими по своему усмотрению.
Если и верили мы тогда в судьбу, то для нас ею было его величество Распределение. А как эта карта ляжет, мы не могли знать до последнего. Я, выпускник факультета «Промышленное и гражданское строительство», даже с архитектурной специализацией вполне мог оказаться среди тех, кто тиражировал типовое наследие Н.Хрущева. Судьба могла закинуть и на какую-нибудь гигантскую ударную стройку, коих тогда было множество.
Но вышло иначе. Шел гагаринский 1961-й год, и я по институтскому направлению вместе с супругой был брошен на укрепление образования. А именно — на Южный Урал, в город Новотроицк. Всю остроту кадровой проблемы в системе образования ощутил я на своей, так сказать, шкуре. Преподавателей в местном политехникуме катастрофически не хватало, и мне приходилось вести одновременно семь или даже восемь предметов. Я преподавал и архитектуру, и строительные конструкции и материалы, строительные машины и еще многие другие дисциплины.
Те колоссальные нагрузки выдерживал не без труда, если быть откровенным, а тому времени все же я благодарен. Институтские знания подкрепил весьма основательно, была даже возможность обустроить преподавательскую карьеру: уже после переезда в Сочи спустя некоторое время мне было предложено возглавить строительное отделение Сочинского политехникума.
Но педагогическая стезя меня нисколько не прельщала. Как, впрочем, теория вообще в качестве предмета изучения в отрыве от практики. Я по своему складу практик, но практикующаяся набело черная «типовуха» тем не менее не в состоянии была убить во мне архитектора. Я мечтал о проектировании. Узнав, что в Сочи есть проектный институт, ни¬колько не сожалея о карьере преподавателя, я ушел в институт «Гипрокоммунстрой» рядовым архитектором. И попал, ни за что не догадаетесь — в мастерскую… типового проектирования.
Руководил этой мастерской впоследствии ставший моим учителем Всеволод Иванович Очинский. Достойный уважения человек уже потому хотя бы, что, пережив этот типовой бум, не сломался, не впал, как многие его коллеги, в уныние и творческую апатию.
<…>Как-то так получилось, что я почти сразу же попал под опеку Очинского и работал по его личным заданиям. Но с самого начала всепоглощающего чинопочитания у меня с ним не получилось. С одной стороны, конечно, в силу его характера. Его замечательная манера общения с гораздо более молодыми и малоопытными коллегами — большая редкость. Мне повезло, несмотря на тридцатилетнюю разницу в возрасте, Всеволод Иванович не считал зазорным терять время на общение с неоперившимися еще проектировщиками, устраивать дискуссии или даже спрашивать наше мнение по принципиальным вопросам.
Но с другой стороны, и во мне честолюбия было немало. Внутренний протест против засилья примитивизма обретал формы индивидуальных, красивых проектов. Хотелось сделать что-нибудь оригинальное. Правда, этот подспудный спор со временем и холодными ветрами мог быть прерван в любую минуту, что называется, в одностороннем порядке.
<…> Время шло, настала уже вторая половина 60-х, но особых подвижек на архитектурных подмостках не наблюдалось. Оставаться за беспросветной ширмой типового жилищного проектирования и строительства, как я вскоре понял, особого смысла не имело. Я понял, что для самореализации нужно искать какую-то другую нишу. И я старался изо всех сил. Старался находить заказчиков и работать все же над индивидуальными проектами.
И тут вмешалась ирония судьбы.
Отдушина наступила как раз оттуда, откуда бы меньше всего следовало ожидать. Узурпатор всего творческого, нещадный борец с излишествами во многих областях искусства в лице «ведущей силы» и ее административного аппарата давал шанс отличиться. Обновлявшаяся беспрестанно партия, воодушевленные Советы, видимо, в порядке эксперимента рискнули шагнуть в нетиповую среду. Пошла волна проектирования и строительства советских и партийных административных зданий.
<…> Я решил не упускать случая и воспользоваться шансом. Стал проектировать здания горкомов, райкомов, обкомов, рай-гор-облисполкомов по всему Краснодарскому краю.
Фото с maykopcity.ru
Первенцем оказалось здание Майкопского обкома КПСС. С большим воодушевлением взялся я за эту работу. Но вскоре, еще в начальной стадии работы над проектом, обнаружилось, что бациллы псевдоэкономии не дают покоя и в партийном, в буквальном смысле, строительстве. Помню, тогдашний секретарь обкома, сам прекрасный строитель Борис Николаевич Пономаренко, на одном из совещаний покушался на мои изыски: «Автор тут напридумывал — стекло, стемолит… Поскромнее бы надо, снимем это все…»
Тут во мне все закипело. Сдержать себя оказался не в силах. С похожей на безумство храбреца решимостью я вскочил и произнес грозную тираду в том духе, что если хоть на шаг отойдут от моего авторского замысла, я вообще откажусь от авторства, я пожалуюсь в Госстрой, что я… И так по восходящей.
Когда выговорился, в зале царила тишина. Более чем уверен, что многие из присутствовавших на том престижном совещании тогда мысленно попрощались со мной как с архитектором. Но вдруг совершенно неожиданно Пономаренко человеческим голосом и говорит: что ж, дескать, раз автор так рьяно защищает свой замысел, значит, он уверен в его верности, и все задуманное им мы выполним.
Я, признаться, был готов ко всему, и все же ушам своим не верил.
<…> Кстати, надо отдать ему должное, секретарь обкома сдержал свое слово. И мы действительно за короткий срок, всего за год построили по тем временам очень приличное, первое в столице Адыгеи современное здание. У меня были и сейчас есть все основания гордиться этой работой. Это был мой первый серьезный экзамен, к которому я старался подойти весьма серьезно.
<…> На моей творческой дистанции этот объект явился маленькой, но в то же время крупной победой. Победой над собой, над веяниями времени, над ханжеством и жеманством власти.
<…> А колесо карьеры — я это почувствовал после майкопского объекта — начало крутиться довольно стремительно. Говорят, и совершенно справедливо, что архитектором считается тот, кто что-то реальное построил. Я строил не только и не просто карьеру, строил свой быт, свою жизнь. Обыденные для миллионов моих соотечественников задачи. Я ощущал себя архитектором своей судьбы.»
по материалам книги И.В. Ярошевского «Архитектура и власть». 2001 г.
