Седьмая глава из книги Вячеслава Сергеевича Внукова «Двадцать три года на курорте» рассказывает о его первых шагах в должности заместителя главного архитектора Сочи.
Глава 7. «Тяжкие испытания». (1967 год)
«В понедельник, 10 августа, я пришёл на работу в 8.30. Точно так же, как это ранее делал мой шеф. Кабинет был открыт. На столе лежала связка ключей: от приёмной, кабинета и от ящиков стола. Не было ключа только от сейфа. Рядом с ключами лежала папка со свежей не расписанной ещё почтой. Я углубился в чтение бумаг, писал резолюции и поручения.
А уже с 9.00 вихрь дел закрутил меня в ураганную воронку и понёс по зданию исполкома горсовета из кабинета в кабинет с бешеной скоростью, не давая опомниться и собраться с мыслями. Кстати, выяснилось, что вместе со Шлопаком в отпуск ушёл и Бажанов. Его обязанности стал временно исполнять Воронков. Планёрка исполкома, вызовы к начальству, поручения по телефону, приём посетителей и своих сотрудников аппарата, рассмотрение и согласование проектов. Нет смысла подробно расписывать все эти новые для меня обязанности. Их было очень много. Да и воспоминания всех деталей этого кошмара вряд ли доставит мне особое удовольствие. Достаточно будет привести несколько характерных эпизодов, по которым можно будет понять весь ужас моего положения в первые дни работы в Большом кабинете. Хочу особо отметить чёткую и эффективную работу нашей секретарши отдела Галины Ютиной, которая, в отличие от некоторых других, приняла меня с первых же дней должным образом и искренне помогала всем, чем только могла.
<…>В первый же день, ближе к вечеру, у меня был неприятный конфликт уже с самим Воронковым. Дело в том, что в числе других я был приглашён на совещание к председателю для широкого обсуждения очередной его инициативы. Вячеслав Александрович очень любил такого рода мероприятия, где бы он, сидя во главе стола, красочно рассказывал всем о своих задумках. Я тогда ещё не знал многих хитростей и «придворных интриг». И раз он вначале сообщил всем, что хотел бы посоветоваться, то я принял эти слова за чистую монету. На самом же деле это был МОНОЛОГ с раздачей указаний и поручений по выполнению этой инициативы. Когда он кончил и спросил для проформы — есть ли вопросы? — я поднял руку. Он этого не ожидал, но слово дал. Я сказал, что такому крупному комбинату питания «Национальные кухни всех наших республик» да ещё со своим производством совсем не место в границах будущего курортного парка, предусмотренного новым генпланом города. Наоборот, генплан предусматривает расчистку этой территории от существующих строений и уж никак не допускает какого-либо нового строительства, да ещё таких масштабов. Я чётко видел, как глаза Воронкова постепенно наливаются кровью.
— Всё? — прохрипел он. — Садись! К сведению всех: это всего лишь ЧАСТНОЕ мнение архитектора Внукова. А будет так, как я сказал. Все свободны.
Я вернулся к себе в подавленном состоянии. Закрылся в кабинете минут на десять, чтобы успокоиться и попить освежающей минералки. Ничего себе: как это он меня мордой об забор!? Какой же у меня будет авторитет, если я буду позволять всем так обращаться со мной?! Он явно показал всему аппарату исполкома, что со мной можно не считаться. Нет, я обязательно должен объясниться с ним. И сегодня же вечером! Вплоть до увольнения! Я на эту должность не напрашивался и, естественно, не держусь за неё, как Шлопак. Обиднее всего, что я был ПРАВ, но абсолютно бессилен! Как же можно дальше так работать?!
Дождавшись вечера и убедившись, что Воронков на месте, я позвонил ему с просьбой меня принять.
— За-хо-ди! — как-то нараспев произнёс он.
Я застал Воронкова в прекрасном расположении духа. Прямо с порога, без всяких обиняков, я изложил ему суть всех своих недоумений и обид. Он выслушал меня спокойно и даже как-то обыденно.
— Всё?! — спросил он без всякого раздражения. — А теперь слушай, что я тебе скажу. Ты молодой и ещё многого не знаешь. Да, нужно бороться за авторитет! Без него — никуда! Но не каждому за СВОЙ, а за наш ОБЩИЙ. А ты подумал о том, в каком аспекте выставил меня?! Дескать, наш председатель ни чего не понимает, не знает генплана, занимается волюнтаризмом! Ты о МОЁМ авторитете подумал?! Я тоже человек и могу ошибаться. Но больше публичной порки, которую ты мне устроил, не допущу.
— Так что же мне делать, если вы и впредь будете предлагать не совсем приемлемые вещи?
— Сидеть и молчать!
— Это как?!
— В полном смысле этого слова. А вот после совещания заходи ко мне и наедине выскажи все свои возражения. И если они весомые, я САМ отменю свои распоряжения. А если нет, будешь выполнять мои команды.
— Но отмена своих распоряжений — это тоже частично потеря авторитета.
— А уж это — не твоя забота! Есть тысяча способов отмены ранее данных распоряжений. Хорошенько подумай об этом. А то, что ты пришёл выяснять наши отношения, хвалю! Далеко не
всякий на это решится. Свободен!
Бывали случаи даже с элементами наглости. Например, на следующий же день неожиданно резко распахнулась дверь моего кабинета. Без стука, без фразы: «Можно войти?», даже не поздоровавшись, буквально ворвался архитектор Г. X. Назарьян, которого я в общем-то хорошо знал, так как мы даже жили с ним совсем недавно в одном доме. Без всяких предисловий и пояснений он положил какой-то подрамник мне на стол и обрывочными фразами сказал:
— Я только что был у Воронкова. Он одобрил. И прислал к тебе, чтобы ты поставил штамп согласований и расписался.
— Прямо так! Без каких-либо пояснений, без землеотвода, без документов?!
— Он всё знает. Одобрил. Подписывай давай! А то я тороплюсь!
— Григорий Хачикович! Не наглей! А почему ты, минуя меня, экспертизу, идёшь сразу к Воронкову и пытаешься согласовать у него проект, нам совершенно неизвестный?
— Ты будешь подписывать?
— Нет, не буду! И впредь, если ты будешь носить проекты прямо руководству города, минуя наш экспертный отдел, то ко мне можешь вообще не ходить, так как я ничего подписывать не буду, досконально не разобравшись.
— Значит, не будешь? Хорошо! Я так и доложу Воронкову.
И он ушёл, громко хлопнув дверью. Через три минуты просигналил телефон Воронкова.
— Вячеслав, — послышался голос Воронкова, полный металла. — Не дури! Я смотрел проект и одобрил. Что тебе ещё надо?!
И, даже не став слушать моих объяснений, повесил трубку. Ещё через пять минут вновь прибежал Назарьян с тем же подрамником.
— Ну, получил указание!? — запыхавшись, произнёс он. — Подписывай!
— Я же сказал, что не подпишу. А почему? Доложу лично Воронкову.
Назарьян подпрыгнул, как ужаленный и исчез в дверях. Через десять минут он появился вновь с тем же подрамником, но уже размашисто подписанным Воронковым: «СОГЛАСОВАНО». И дата. Он молча продемонстрировал мне эту запись и гордо удалился. Конечно, я расстроился, так как не ожидал от Воронкова таких действий. И только к вечеру я вспомнил, что на месте, предложенном Назарьяном, уже вроде что-то запроектировано. Как жаль, что у нас почему-то до сих пор не велось дежурного плана застройки города, как это делается везде! Я вызвал к себе Светлану Винокурову, нашего эксперта, и рассказал суть вопроса. Она тут же ответила, что на этом самом участке архитектором В. Е. Дитюком запроектировано кафе «Яхта». Проект согласован Шлопаком, и его строительство включено в план будущего года. И она мне продемонстрировала наш архивный экземпляр этого проекта.
Я тут же снял трубку внутренней связи с Воронковым и попросил меня принять.
— Что за срочность? — голос Воронкова звучал не совсем дружелюбно.
— Есть одно удивительное совпадение, которое я хочу вам показать.
— Ну, раз удивительное, то заходи.
Я развернул проект Дитюка и стал показывать.
— Что тут удивительного?! — воскликнул Воронков. — Я знаю этот проект. Вот он подписан ещё Шлопаком. Полным ходом идёт подготовка к его строительству. Что же тут удивительного?!
— А удивительное заключается в том, что, зная всё это, вы дали Назарьяну НА ЭТОМ ЖЕ САМОМ МЕСТЕ письменное согласие на проектирование и строительство малого спортивного зала. Кто будет возмещать убытки за понесённые затраты первому застройщику?
— Как на этом же самом месте?! — искренне удивился Воронков. — Он же мне сказал, что место пустует.
— Да. Свободно. Пока там не начали строить кафе.
— Не знал, что Назарьян такой авантюрист! — искренне возмутился Вячеслав Александрович, качая головой.
— Никакой он не авантюрист! Просто ничего не знал про это кафе. И вообще плохо то, что наши архитекторы, зарывшись с головой в свои проектные мастерские, не знают того, что делают их же коллеги.
— Вот это правильно! — закивал головой Воронков. — И что же ты предлагаешь?
— Во-первых, прекратить практику приёма руководством исполкома архитекторов, минуя наш отдел. Пусть всё сначала показывают нам, а потом уж мы, всесторонне проэкспертировав проект, будем докладывать всё вам. А в простых случаях — только информировать. А во-вторых, согласование сделать гласным, с участием местной организации Союза архитекторов. И они будут тоже информированы, что и где делается. А мы будем знать и учитывать их мнение.
— Согласен! — рубанув рукой по столу, заключил Воронков. — Но что делать с моей подписью под согласованием?
— Не волнуйтесь! На проектах ваша подпись недействительна!
— Ну, Вячеслав, ты даёшь! Как это — недействительна?
— Ни один банк не откроет финансирование ни на проектные, ни на строительные работы без нашего штампа и подписи городского архитектора.
— Не может быть?!
— А вы спросите у Назарьяна: удалось ли ему это сделать только по одной вашей подписи?!
— Тогда на кой чёрт они все ко мне ходят? Только от работы отрывают?
— Вот и я о том же!
Утром, проходя мимо приёмной председателя, я увидел понуро сидящего там Назарьяна с тем же подрамником в руках в ожидании Воронкова.
— Как дела? — участливо спросил я.
— Банк не признаёт его подпись. Нужна твоя. Может быть, подпишешь?
— Ты в своём уме?! Лучше зайди к Дитюку и посмотри его проект кафе на этом самом месте. Скоро его начнут уже строить.
— Мой заказчик сказал, что место свободное.
— А откуда ему это знать?
— Так что же мне делать? Значит, я работал за здорово живёшь! То есть бесплатно?
— А я тебе уже объяснял, с чего нужно всё начинать и чем заканчивать. А ты сделал всё шиворот-навыворот. Вот и наказал сам себя.
В этот момент в приёмной показался Воронков. Назарьян в последней надежде кинулся к нему. Вячеслав Александрович, не останавливаясь, бросил в сторону Назарьяна всего две фразы:
— Ко мне больше не ходи! Все вопросы решай с ним! — и кивнул головой в мою сторону.
Назарьян ожидал чего угодно, только не такого поворота событий. Он растерянно посмотрел на меня и молча ушёл.
В первые же дни своих мучений я понял, что ручной режим руководства отделом совершенно неприемлем. Он хорош, допустим, для ГАСКа, где на одного начальника приходится всего четыре подчинённых! И все они сидят в одной комнате. А у нас в отделе — полтора десятка групп и подразделений, в которых трудятся около семидесяти сотрудников. Здесь без еженедельных планёрок и чётко составленных технологических карт не обойтись.
На четвёртый день своей работы я поручил секретарю собрать завтра утром, в пятницу, у меня в кабинете всех руководителей групп и подразделений на планёрку.
Утром, ровно в девять, стали заходить сотрудники. Причём все подряд: и руководители, и рядовые. Некоторые руководители, в том числе и Мегрелидзе, не явились. Я отправил на рабочие места всех рядовых, пояснив, что они в планёрках принимать участие не будут. А секретаря попросил повторно пригласить персонально тех, кто не явился. Терпеливо ждал, пока не явятся все. Последним появился Мегрелидзе, недовольно бурча:
— Детский сад какой-то! Мы что? Сами не знаем, чем нам заниматься?!
— Пётр Иосифович! — строго сказал я. — А зачем Воронков собирает на свою планёрку таких зубров, как Новаковский, Гиллер, Мальцев? Они разве сами не знают, чем им заниматься? На планёрках никто никого не учит. Они собираются исключительно для оперативной КООРДИНАЦИИ всех своих действий. Кроме того, мне нужно досконально знать всё, что делается в нашем отделе. Я буду давать задания на неделю, а потом спрашивать об их исполнении.
Тут же я пояснил о необходимости срочного составления технологических карт по каждой группе. Срок дал — неделю!
— Мы не успеем!
— Да тут работы-то на два дня. А кто не успеет, пусть пишет объяснительную.
— Наказывать будете?
— Я буду поступать в строгом соответствии с Законом о труде, невзирая на лица. Убеждён, кто может и хочет здесь работать, всё сделает в срок. Я не ставлю невыполнимых задач. Ну а кто не хочет, обойдёмся без них!
Я также предупредил, чтобы ко мне не ходили рядовые исполнители с мелочными вопросами, а задавали их своим руководителям. А если и те не знают, тогда пусть они сами задают их мне. И у меня будет складываться мнение о компетентности такого руководителя. Планёрка прошла организованно, как, впрочем, и все последующие.
29 августа днём мне позвонил Воронков и сказал, чтобы я собирался в дорогу. Завтра мы с ним должны вылететь в Москву, чтобы принять участие в заседании Совета Министров РСФСР но утверждению нового генерального плана Большого Сочи, которое состоится в 10.00 утра в главном зале заседаний правительства.
— Кто ещё летит? — спросил я.
— От города — только мы с тобой, от края — председатель крайисполкома Рязанов и главный архитектор края Дробышев. Твоё приглашение у меня.
В самолёте мы сидели рядом. Воронков оказался малоразговорчивым попутчиком. Он весь был погружён в какие-то свои мысли и планы, и я для него был неинтересен.
Мне очень запомнилась сама процедура утверждения генплана. В повестке дня на неё отводилось всего 40 минут! Видимо, все уже было проработано, оговорено и утверждение превращалось в простую формальность. От местных органов должен был выступить всего лишь один человек с пятиминутной речью. Было решено, что это будет Воронков.
Итак, все приглашённые в сборе. Часы бьют десять раз. Входят все члены правительства РСФСР во главе с председателем — Г.И. Вороновым. Премьер-министр обращается ко всем с краткой пятиминутной речью, ставя цели и задачи для принятия решения. Далее с 20-минутным докладом выступила Ф. И. Янсон, автор проекта генплана, которая очень полно и ёмко изложила его основные положения. Пять минут ушло на зачтение итогов экспертизы. Коротко выступил ещё кто-то из членов правительства. И завершил все выступления Воронков. По общему мнению, он выступил вполне удачно.
Вот так просто и где-то даже обыденно получил путёвку в жизнь этот масштабный документ. Тут же мне стало понятно и другое: конечно же, Бажанов и Шлопак знали о предстоящем утверждении генплана, но они ловко нырнули в отпуска, чтобы уйти от ответственности в случае каких-либо осложнений.
Вернувшись в тот же день обратно в Сочи, я вдруг почувствовал «дыхание» возвращающегося из отпуска Георгия Владимировича. В заботах и повседневной суете я даже как-то упустил из виду, что у меня до сих пор нет своего рабочего кабинета. Этот я должен освободить, а в ту полутёмную комнату, рядом с туалетом, что мне определил Шлопак, я просто не пойду. Я ему ещё в начале его отпуска намекал, что заместитель всегда должен сидеть в кабинете через приёмную. Но его традиционно занимал ГАСК. Шеф ответил, что Г. В. Горохов, нынешний начальник ГАСКа, никогда не согласится уйти оттуда. А насильно никого никуда переселять нельзя.
— А если он согласится? — не унимался я.
— Ну, если согласится, тогда другое дело, — ответил Шлопак, будучи абсолютно уверенным, что этого не произойдёт.
После очередной планёрки я попросил Горохова остаться. И изложил ему суть дела. К моему великому удивлению, тот сразу же согласился, но при условии, что предоставляемая комната должна быть больше прежней, потому что в нынешней им уж очень тесно. Я назвал ему номер той комнаты на первом этаже, которую мне определил шеф. Там пять столов станут абсолютно свободно, а паспортистов я уберу в комнаты паспортной группы. Горохов дал согласие. Я тут же попросил их срочно переезжать. По селектору я пригласил к себе Мегрелидзе, а также нового главного художника города В. Н. Кириченко, который ютился где-то у копировщиц, и предложил им переехать на новое место. Мегрелидзе не поверил своим ушам. Он, видимо, давно хотел сидеть поближе к приёмной, но Шлопак был почему-то против.
— А шеф, когда выйдет из отпуска, не попрёт ли нас всех на свои прежние места? — опасливо спросил Пётр Иосифович.
— А основания? Переселение произведено абсолютно добровольно.
Скоро второй кабинет был оборудован, где в центре стоял мой стол, а по флангам — двух моих коллег.
Кстати, с этого момента Мегрелидзе резко поменял ко мне отношение в лучшую сторону и даже выделил лично для меня один из своих производственных ГАЗиков, зная, как мне трудно работать без машины, которая даже в отпуске постоянно использовалась Шлопаком.
Накануне выхода Георгия Владимировича из отпуска нам сообщили, что ему продлили отпуск ещё на две недели, так как он, будучи в санатории, был на больничном. Затем новое сообщение: шефа положили в институт курортологии на месяц для обследования. Потом вроде бы у него случился микроинсульт. В общем, шеф вышел на работу только 25 декабря. Когда он утром зашёл в свой кабинет, буквально держась за стенку, с бело-зелёным оттенком лица глубоко больного человека, он закрыл дверь на защёлку и прохрипел:
— Слава, прошу тебя, помоги мне доработать до пенсии. Я в таком состоянии работать в полную силу не могу. Вся надежда только на тебя. Либо ты подставляешь мне плечо, либо меня отправят на пенсию по инвалидности, что очень не хотелось бы. Я внимательно следил за твоей работой. У тебя всё получается.
Честно говоря, я уже заготовил заявление о своём увольнении по собственному желанию. Но, увидев Георгия Владимировича в таком состоянии, не стал доставать заявление из стола и вскоре уничтожил. Вот так прозаически закончились мои мучения этого года. А закончились ли?! Трудно сказать. И действительно, новый год с самого начала подкинул нам всем новые сюрпризы. Но о них — в следующей главе.»
Заслуженный архитектор РСФСР Н.В. Милова, главный архитектор города В.С. Внуков и мэр города В.А. Воронков на одной из строек
