Все архитектурные и урбанистические дороги постсоветского пространства ведут на Международный фестиваль «Зодчество», который прошёл в Москве с 19 по 21 ноября 2018 года. Там нам удалось пообщаться с заместителем руководителя Центра урбанистики в Астане Асхатом Садуовым и узнать над какими проектами они работают, насколько городское руководство восприимчиво к новым тенденциям в урбанистике и есть ли различия в менталитете жителей старой и новой частей казахской столицы.
— Мне интересна история создания Центра урбанистики в Астане. Ты говорил, что много решений принимаются непосредственно акимом (главой) города. Но изначально всё же был какой-то импульс с вашей стороны, на который власти среагировали?
— Да, мы, пять архитекторов-активистов, пришли на приём к акиму в июле позапрошлого года, а 1 сентября я уже вышел на работу в “Астанагенплан”. Получилось не совсем так, как мы задумывали, потому что мы просили платформу для того, чтобы предлагать акимату (администрации) какие-то идеи по благоустройству или какие-то проекты общественных объектов. Взамен нам предложили сесть в систему “Астанагенплана” и стать его частью как структурное подразделение. Будучи внутри него, мы являемся альтернативной площадкой. которая предлагает идеи и иное видение городских проблем. Но в то же время у нас большой фронт работы, которой обеспечивает “Астанагенплан” просто спуская её сверху вниз. То есть мы являемся проектным офисом и идеологическим центром знаний.
— Специалисты “Астанагенплан” являются на 100% воспитанниками советской школы градостроительства, наследуют все советские традиции и практики. Насколько они готовы прислушиваться к иному видению, берут на вооружение современные тенденции?
— Пока настолько, насколько им удобно. Если они не видят прямого конфликта, если мы не мешаем им выстраивать свою политику, то сотрудничество происходит легко. Если происходит какой-то конфликт интересов или мировоззрений, то начинается борьба, в результате которой мы либо находим какое-то приемлемое для обеих сторон решение, либо отдаём на откуп администрации, чтобы они приняли решение. То есть возникают два мнения, каждый отстаивает своё и в процессе полемики мы приходим к какому-то совместному решению и выносим его на утверждение либо выносятся оба мнения и выбирает уже власть.
— Как часто выбираются ваши решения? Власть готова прислушиваться к вашим методикам или выбор чаще остаётся за опытом?
— Не всегда получается даже вынести вопрос на рассмотрение главы города, как его уже рубят. У нас иерархия такая, что сначала своё предложение мы должны согласовать с главным архитектором города. Как только он дал добро, мы можем выносить это на первого заместителя, а потом уже на градоначальника. Такая многоступенчатость является своеобразным ситом, проходя которое идея видоизменяется и до реализации может докатиться лишь её какой-то остаток. Иногда нам удаётся дожать идею, подавая её неоднократно, как, например, в истории со строительством моста Атырау. Мы постоянно стояли на своём и выносили этот вопрос на рассмотрение и наше упорство закончилось реализацией проекта.
— Получается реализация проекта моста стала для вас своеобразным тестом на профпригодность. Изменилось ли отношение к вашим идеям, когда у вас проявился бэкграунд реализованных проектов?
.- Смотря чьё. Отношение населения — да. Они с восхищением смотрят на мост и стали верить, что молодые имеют право на реализацию проектов. Что касается отношения экспертного сообщества, то оно разделилось: часть признало, что получилось круто, другие остаются антагонистами и стоят на своём мнении.
— Но при этом вы получили пилотный проект реновации микрорайона Жастар. Можешь подробнее рассказать, что вы планируете в его рамках и как готовитесь к реализации этого проекта?
— Изначально планировалось создать полигон, на котором обкатывались все современные технологии. АО ”Астана Innovations” реализуют свои IT-технологии, “умные” гаджеты. Районный акимат решает вопросы ЖКХ и уменьшения количества жалоб от населения. У нас же есть желание попробовать применить там социальные технологии: запустить поток, чтобы люди почувствовали себя услышанными и создать ячейки-сообщества, которые бы стали элементом гражданского общества, элементом “умного” города по-настоящему.
— То есть начали брать ответственность за район?
— За район, за дом, за остановку, за автобусный маршрут. То есть наша конечная цель — иметь “умного” горожанина в этом районе и потом уже масштабировать эту схему на другие районы города. Чтобы люди осознали и поняли, что, действительно, можно совместно с акиматом улучшить городскую территорию во дворе, повлиять на маршрут автобуса, сделать энергосберегающим дом, решить вопросы ливнёвки, которые там стоят очень остро. Хотелось бы попробовать то, что добился Берлин в своих панельных микрорайонах, когда была создана новая субъектность, под это прописано законодательство, выбита кредитная линия в банке на решение вопросов с ремонтом фасадов, кровли и т.д. И в итоге эти субъекты (то есть объединившиеся в кооператив жители панельных домов), обкатав эту модель, смогли выстроить взаимоотношения с муниципалитетом уже как бизнес-ячейка, которой начали отдавать объекты, находящиеся на балансе города в управление и на капремонт. То есть законодательство прописали так, что теперь эти ячейки могут заниматься реновацией общественных зданий, которые были на балансе муниципалитета. Если мы сможем выстроить такую же модель — было бы идеально, но на первом этапе нам нужно активировать горожан, пробудить их сознательность, дать им инструменты и понимание как можно добиться решения своих проблем ЖКХ через существующие уже в мире кейсы.
— Насколько я поняла, активация горожан началась с обучения?
— Да, мы сначала обучили модераторов, теперь зафиксируем все знания внутри команды, а потом уже пойдём “в поля” пробовать социальные технологии.
— Насколько сами жители заинтересованы в этом? Есть ли с ними контакт? Насколько тяжело с ними общаться? Например, наше население слишком пассивно: все ждут чуда, что кто-то придёт и сделает красиво, а они будут его критиковать. Насколько готовы ваши люди вовлекаться?
— Контакт очень сложный. К сожалению, никого из жителей этого микрорайона нет среди наших модераторов. Но есть оптимизм у самих модераторов. Мы, общаясь с жителями, осознали насколько они маргинализированы и просто не воспринимают то, о чём мы с ними говорим.
— Какой средний возраст жителей этого микрорайона?
— Там есть и пожилые люди, и есть их дети. Некоторые живут там ещё со строительства микрорайона, такие старожилы. Их много и они очень болезненно относятся ко всем изменениям, потому что сегодняшнее состояние микрорайона напоминает им то время, когда они были молоды и сажали эти деревья. Но есть и другие люди, которые говорят, что то время ушло и что-то нужно делать с этими клёнами, которые размножаются сами по себе. Есть молодёжь, которая активна, которая хочет изменений. Есть адекватные люди, которые предлагают конкретные решения проблем.
— А ведётся ли сейчас работа с выявлением истории микрорайона? Насколько хорошо люди её знают? Есть ли у них желание сохранить эту историю? Планируется ли работа со смыслами и культурными кодами в рамках этого проекта?
— Пока с этим мы ещё не работали, а только планируем. Там есть Совет ветеранов. Мы хотим собрать исторические фотографии, посмотреть, что там было раньше. Проводя социологию, хотим понять, какие ценности есть на этой территории, выявить её культурные коды. Например, там ещё сохранилась стела со старым названием микрорайона “Молодёжный”. Она как память о том, что было.
— Насколько власти согласны на предлагаемые вами социальные инновации? Никто не тормозит проект из-за непонимания и навязывания своего видения?
— Как и все постсоветские администрации, они всё за всех знают: знают что делать и какой будет результат. Но нам удалось до них донести, что нам нужно провести социологические исследования и мы обещали, что удивим их, когда получим обратную реакцию. Конечно, этим мы сами себя поставили в жёсткие рамки. Более того, мы объявили о разработке пилотного проекта обкатки новых технологий на весь город. Пока люди ждут только гаджетов, “умных” счётчиков, солнечных панелей, ветрогенераторов и т.п. Но мы хотим удивить всех именно с точки зрения социологии — создать локальные сообщества.
— Рассказывая об этом проекте здесь на “Зодчестве”, ты озвучил желание провести реновацию советской застройки за счёт уплотнения её теми функциями, которых этому микрорайону не хватает. Будет ли разработан бизнес-план развития? Вообще какая-нибудь работа с бизнесом с этой территории ведётся?
— Планируем вести. Конечно, там есть коммерческие структуры, с которыми нам придётся работать, потому что там есть некоторый бизнес с низкой социальной ответственностью, как и на всём постсоветском пространстве.
— У вас в Казахстане бизнес играет большую роль в принятии решений?
— Конечно. Потому что мы не можем полагаться только на бюджетные средства. Когда мы презентовали новому акиму проект уплотнения, он им заинтересовался и сказал, что это самый лучший сценарий развития этого микрорайона, потому что бюджет не может позволить себе постоянно строить дворы, решать вопросы протекания кровель, а на целевые сборы это сложно сделать.
— То есть вы хотите бытовые проблемы решать за счёт получения новых площадей и привлечения нового бизнеса?
— Да.
— Получается будет создана какая-то структура (фонд или управляющая компания), которая будет в итоге управлять этим пространством. Как вы видите это объединение?
— Мы видим это через ГЧП (государственно-частное партнёрство). У нас есть конкретная компания, которая отвечает за это со стороны государства и только они имеют право заниматься подобными проектами. Ей передаются отдельные участки и они заключают договора ГЧП.
— Приблизительно на сколько по времени рассчитан этот проект? Когда можно ждать первых результатов?
— Мы хотим весной, когда потеплеет, начать Городскую мастерскую, чтобы вовлечь жителей прямо в действие, чтобы соседские участки увидели активность, заразились ею. Потом, когда мы начнём уже конкретные действия, у нас будет сформировано локальное сообщество.
— Вы уже запустили Анкету горожанина?
— Да, мы её запустили недавно, вот буквально на той неделе. Ответов пока не так много, но мы ещё не занимались её продвижением.
— Насколько акимат готов помогать с информационным сопровождением этого проекта? Потому что помощь с размещением анкеты на официальных сайтах очень действенна в этом случае, так как для многих постсоветских людей поддержка проекта властями является своеобразным разрешением на участие в нём.
— Нам уже дала подтверждение единая служба 109, куда обращаются по абсолютно любому вопросу. Мы можем подключить официальную пресс-службу, всевозможные городские сообщества, которые есть в социальных сетях, но также необходимо распространять анкету и через школы и садики, потому что есть люди, которые не пользуются интернетом.
— В вашей команде только архитекторы?
— Пока да. Мы чувствуем нехватку социологов. Планируем привлекать к этому проекту и городских философов и антропологов. Время покажет, кого нужно будет привлечь ещё.
— Буду следить за реализацией проекта, так как мне очень понравилась Астана своей новизной через призму старого, проявлением национального духа даже при реализации проектов иностранных архитекторов. Это радует, даже несмотря на наличие определённого гигантизма в планировочной структуре нового города.
— Нас очень любят сравнивать с Дубаями, но там нет местного колорита, не видно местного жителя. Здесь всё-таки, в Астане, люди хотят остаться жить, приобретать недвижимость и быть астанчанами, чего, я думаю, у арабских городов пока нет. То есть у них есть какие-то участки, где живут местные, а в целом дух города создают не они.
— Кстати, интересно, а есть разница в менталитете жителей старой и новой частей Астаны? Есть ли между ними антагонизм? Кем они себя ощущают: целиноградцами или астанчанами?
— Те, кто родился в Целинограде ощущают себя только целиноградцами.
— Город же ещё какое-то время назывался Акмола?
— Но акмолинцами точно себя никто не ощущает, не считает. У нас есть местные — это совсем местные, целиноградцы, коренные жители.
— Кто такой местный? Это тот, кто родился в Астане?
— Я себя, например, ощущаю астанчанином. Я прожил более 15 лет в Астане, наблюдал развитие этого города, переживал рост этого города, пережил все этапы развития этого города. Я знаю, какой район как развивался, какие заведения открывались и закрывались. Я успел даже пожить в этом микрорайоне Жастар и не почувствовал на себе какой-то негатив от того, что я не оттуда. В целом Целиноградцы приняли Астану, потому что это столица, статус принёс много возможностей. Многие местные развивались совместно с приезжими. Есть, наверно, категория людей, которая считает, что раньше было лучше и зачем все понаехали, но в целом антагонизма как такового нет. Есть разница между левым и правым берегом: кто-то считает, что правый берег более комфортный, более компактная застройка, отсутствие ветра, больших пространств, а кто-то любит всё новое, небоскрёбы и считает, что левый берег лучше для современного человека и они стремятся переехать жить на левый берег. Это зависит от стиля жизни, от характера человека. Я лично предпочитаю находится на правом берегу и не выезжать на левый берег.
— Получается, что старая советская застройка более человечная?
— Да. Даже если просто сравнить пешеходную доступность кварталов правого и левого берега и ты сразу осознаёшь, что масштаб левого берега немного сбит. Он завышен и нечеловеческий. Вроде кажется, что рядом, а проходишь 1,5 км.
— А какие районе живее: старые или новые?
— Я думаю, что, всё-таки, правый живее. Там есть и новая часть правого берега, но он просто более населён. В левой части больше работают, поэтому маятниковая миграция для Астаны — одна из основных проблем из-за узких горлышек на мостах.
