С марта этого года активными горожанами ведётся работа над созданием Платформы городского взаимодействия «Эйрене 5041». Старт был положен на установочной сессии, которую удалось провести буквально накануне карантина. Далее была работа в режиме онлайн. Презентация итогов намечена на 26 сентября.
О том, что же такое креативная экономика, как её запускать в городах, мы поговорили с урбанистом-философом, идеологом Центра Прикладной Урбанистики Святославом Муруновым.
— Три года ты читаешь лекцию о модели креативной экономики и только недавно отрисовал схему с выстроенными связями между элементами. Но сейчас в городах экономика совсем другая. Насколько удаётся внедрять твою модель в городах? Как её запустить?
— Это модель городской экономики, какой она должна быть (какой она может стать), если бы город был городом, как публичным институтом (диалогом городских сообществ), в котором как раз специализация и кооперация участников формировала бы локальную экономику (мы для себя) и излишки/уникальности для других (мы для других). Но начнём с начала.
У меня есть несколько лекций по городской экономике, в которых я рассказываю о своей модели. Эту модель я сформировал на основе анализа существующих городских функций и городских систем и понимания того, откуда в городе возникают ценности и польза (не всегда измеряемая только деньгами), что такое кооперация, что такое ресурсы, что такое ценности, что такое экономика.
Первый момент, что меня всегда раздражал в постсоветских городах (и раздражает до сих пор) — это всеобщее непонимание на чём город зарабатывает (что такое экономика), как возникают городские рынки и какой объём имеют. Вроде есть торговые центры, магазинчики, заводы, бюджетные учреждения. Сейчас городская экономика — тема непрозрачная. Всё время в городе даётся маркером средняя зарплата, что неправильно. При этом в городе никто не понимает круговорот этих денег. То есть городские финансовые потоки неочевидны. Поэтому меня всё время интересовало: откуда у людей и предприятий в городе берутся деньги и куда они исчезают.
Я помню, в Мончегорске мы спрашивали жителей о средней зарплате и куда они тратят деньги. Оказалось, что они, получая деньги на заводе и в своих бюджетных учреждениях, их копят и раз в месяц ездят в Мурманск и спускают все накопленные деньги в торговых центрах или крупных магазинах, потому что в Мончегорске купить нечего или нет тех, магазинов, которые им нужны.
Если рассматривать экономику деревни, то там зарплату получают бюджетные работники и пенсию — пенсионеры. Вот и все деньги, которые приходят извне в деревню. И как потом эти деньги между деревенскими делятся или распределяются? Если в деревне появляется магазин “Пятёрочка”, то понятно, что большая часть денег деревни в нём оседают и уходят из деревни. Движение денег — это очень хороший вопрос: откуда деньги, какие деньги?
Меня всегда вдохновлял тот факт, что в городах много денег хранятся на счетах в банках. Сбербанк постоянно об этом отчитывается. То есть деньги в городе есть. Но они не работают на город, поэтому городская среда выглядит ущербно и люди не позволяют себе какие-то услуги либо товары. Вот почему городская экономика — это глубокая тема.
— Почему вдруг урбаниста заинтересовала тема новой городской экономики?
— Мне интересна экономика не сама по себе, а как более сложная категория деятельности, то есть того, чем мы в городе занимаемся. С другой стороны, экономика — это обмен. Обмен ценностями, услугами, ресурсами, технологиями. И эта функция обмена очень важна. Мне кажется, что советский период очень глубоко внедрил в ментальность плановую централизованную экономику. Поэтому по-настоящему рыночная экономика, как синоним равноправного обмена, у нас пока так и не состоялась. У нас рыночная экономика с очень серьёзными ментальными нарушениями: слишком много коммерции (подешевле купить — подороже продать) и очень мало уникального производства и нересурсного экспорта. С этой точки зрения понимание рыночной экономики в постсоветском обществе не сложилось до конца и большую часть экономики занимает государство: зарплаты бюджетников, пенсии, социальные пособия и т.д.
Городская экономика непосредственно связана с понятием что такое город, чем он занимается. Мне кажется, что советская эпоха индустриальных городов как удержание системы расселения, управляемой из министерств, до сих пор сохранилась. Поэтому творческая (креативная) экономика или городская экономика это, возможно, то, к чему нужно прийти, чтобы перезагрузить существующую систему.
— Что в существующей экономической системе городов является ключевыми вызовами?
— Во-первых, низкий уровень кооперации. Город не чувствует себя единым экономическим пространством. В нём каждый пытается заработать на соседе как на приезжем. То есть у местных нет никаких преференций и потому низкий уровень кооперации. Во-вторых, городе нет и конкуренции. Потому что конкуренция, в некотором смысле партнёрство: мы признаём, что работаем на одном рынке, но конкурируем местом расположения, качеством, ценами… Нет даже понимания конкуренции: в городе все пытаются заработать друг на друге, либо вообще не пытаются зарабатывать. То есть отсутствие предпринимательского мышления и предпринимателей как класса как раз и являются основными проблемами постсоветских городов. Потому что устойчивый город — это город предпринимателей — людей, которые понимают, что в городе нужно крутиться, искать свою нишу либо продолжать дело своих родителей. Поэтому мне кажется, что сейчас постсоветский город упёрся в эту невозможность развиваться дальше как система из-за непонимания, что такое городская экономика.
Меня, например, всегда раздражает тот факт, что в городе очень много брошенной недвижимости, которую городская администрация давно уже могла выкупить, повышая, тонко настраивая налог на землю тех или иных участков и фактически выкупая их за бесценок.
С другой стороны город тратит свой бюджет необдуманно, потому что у него нет фазы “думать”. Он пытается сам себя разорить, потому что всё ещё живёт в советской логике, что где-то есть большое государство, которое в случае кризиса всегда даст денег: пришлёт МЧС, построит развязку либо досубсидирует городской бюджет деньгами. И эта советская ментальность передалась в какой-то искажённой форме и поэтому городская (креативная) экономика не стартует.
Среди базовых причин — отсутствие понимания ценности и стоимости. Мы не знаем, сколько стоит парк, сколько стоит владение земли в центре города, сколько на окраине. У них есть рыночная цена, но сколько стоит владение ими тяжело посчитать. Ещё одна причина — город не зарабатывает, а занимается коммерцией и “попрошайничает”. Также в городе нет класса, мышление которого построено на предпринимательской логике. Поэтому модель городской экономики родилась как ответ на эти вопросы. Это переход от индустриального планового мышления к самоорганизованному городскому мышлению и самоорганизованному предпринимательству.
В городе не нужно что-то менять кардинально. Речь идёт о смене мировоззрения городских функций, которые и так есть в городе: рынки, музеи, университеты, девелоперы, предприниматели, администрация, горожане. В город и так приезжают туристы и мигранты. То есть в городе уже есть множество разных элементов системы, но сама система не работает.
И не работает она потому, что у неё долгое время не было модели. С другой стороны, у участников системы в мировоззрении всё ещё нет понимания, что такое экономика, поэтому цель этого интервью — попытаться разобраться в этом вопросе раз и навсегда.
— Да, элементы в городе есть, но они не собраны в систему…
— Не собраны в систему и не работают как система, потому что не понимают, что такое система, что такое город, что такое экономика.
Второй момент. Вы сейчас в Сочи запускаете реестр Креативного кластера. Такие попытки были уже во многих городах. Лучше всего получается его собрать, когда ты нанимаешь внешних исследователей, даёшь им методологию и они просто шерстят соцсети, анализируют их и находят всех представителей креативной экономики по списку видов деятельности, который я заранее составил, прекрасно понимая, что во многих городах нет ни киноиндустрии, ни издательств, но есть свадебные фотографы, видеографы, дизайнеры-фрилансеры, есть ещё кто-то, то есть зародыши креативной экономики уже присутствуют. Сам реестр в исследовательских целях полезен, так как у тебя формируется база данных кого звать на встречу, ты понимаешь, какие ниши заняты, а какие нет. Но реестр всё равно требует субъекта. Создав один раз реестр для Ижевска, но не создав городскую Ассоциацию креативных индустрий, получается, что реестр некому контролировать и актуализировать. Мы выполнили свою задачу по формированию реестра, а город к креативной экономике так и не перешёл. Поэтому сейчас вопрос звучит по-другому: каким образом инициировать создание городского субъекта, который был бы заинтересован в перезагрузке городской экономики. И это не совсем креативные индустрии, а скорее расширенный состав участников экономических процессов: владельцы недвижимости, средний бизнес, потенциальные заказчики, девелоперы, производители, крупный бизнес. То есть своеобразная модель учреждения новой городской экономики всеми экономическими субъектами.
Конечно, креативная экономика играет здесь ключевую роль, потому что здесь участвуют новые индустрии, построенные на культуре, знаниях, коммуникациях, вдохновении, то есть сильно отличаются от индустрий ресурсной экономики. Поэтому я считаю, что креативная экономика — это ядро города, который всегда пытался заработать на своей уникальности: на уникальном расположении, на уникальных знаниях, на уникальных законах, уникальных навыках и т.д. Постсоветский город после советской унификации (стандартные библиотеки, стандартные улицы, где-то стандартная архитектура) тяжело становится уникальным городом и потому в нём тяжело стартует модель креативной экономики. Сейчас постсоветские города уничтожают свою уникальность. Строительный комплекс ведёт борьбу с историческим наследием наших городов. Он от всех отключён и перестраивает город самостоятельно, без добавления каких-либо смыслов, деятельности и функций. Он строит самое простое: жильё и социальную инфраструктуру.
— В нашей модели субъектом, который контролирует реестр, является Платформа городского взаимодействия. Рабочая группа Платформы и запускает креативную экономику.
— То есть некие городские эксперты объединились в команду для запуска креативной экономики и теперь вы себе формируете базу данных. Но после того, как вы её сформируете, вы выясните, что для поддержания её в актуальном состоянии и работы с ней нужен ещё один субъект. Сама кооперация является ключевой деятельностью. Составление реестра не запускает кооперацию, а только даёт представление о местных участниках рынка. Если я знаю местных участников рынка, то понимаю, что мы вместе с ними можем сделать и кому в городе можем продать, чтобы протестировать нашу гипотезу, и кому за пределами города. Вот это и есть деятельность. Будет ли ЦГП1 заниматься такой деятельностью? Вот в чём вопрос. Достаточно ли у ЦГП будет ресурсов, чтобы такие проекты реализовывать? Для этого нужно быть самими участниками этой экономической модели. Весь вопрос в позиционировании. Центр Городских Проектов — это что? Экспертиза? Центр компетенций? Продюсерский центр?
— Поэтому мы и ушли от названия Центр Городских проектов. Обсуждая метаструктуру, мы пришли к тому, что Центр Городских Проектов — проектная команда — лишь один из узлов Платформы городского взаимодействия, но не вся Платформа целиком. И сейчас мы разбираемся из каких ещё узлов Платформа состоит. В ней, в том числе, будет Бюро городских исследований, которое и будет оператором этого Реестра Креативного кластера. Будет следить за его актуальностью, то есть быть своеобразным его хранителем.
— Тут есть один нюанс: поддерживая любую базу данных, нужно понимать зачем это делать. С одной стороны, если я вхожу в Реестр и понимаю, что есть правила, как его обновлять и им пользоваться, то за счёт самого правила я понимаю, зачем мне реестр, как я должен к нему относиться и как им пользоваться. Возможно, на каком-то этапе мне реестр будет не нужен, потому что я буду понимать принципы, по которым мне нужно выстраивать коммуникации, и где найти мне тех, кто мне нужен. То есть реестр — это рычаг, костыль для запуска креативной (городской) экономики, потому что сейчас в городе никто никого не знает и знать не хочет. В этом сейчас городская проблема. Не потому что есть какие-то антагонистические настроения, а потому, что нет на это время: все погружены в свою деятельность, в свой промоушен, в своё производство, в создание проектов и т.д. Как только они набирают минимальные ресурсы, чтобы сделать что-то готовое (услугу оказать), они перестают кооперироваться. Поэтому все локальные рынки в городах выглядят очень примитивно: дизайнеры, микробюро событий, сувенирочка, пространства. Всё похоже во всех городах, всё копируется и рассчитано на удовлетворение локальных запросов собственными ресурсами. В этом проблема. С этой точки зрения да, возможно, нужна Платформа городского взаимодействия. Но нужно определиться, кто это в модели креативной экономики: методолог-маркетолог либо продюсер-модератор, либо куратор-политик? Вы темы задаёте или сами начинаете составлять команды по схеме и начинаете продюсировать проекты, или пытаетесь сделать из этого модели? Или вы будете совмещать все три этих функции?
— В начале да, мы совмещаем все три функции, но для того, чтобы запустить все узлы этой Платформы. Например, одним из узлов Платформы будет Дискуссионный клуб, команда которого как раз и будет играть роль куратора-политика и задавать темы городских дискуссий. Платформа планируется как многоузловая структура и наша задача наладить связи между узлами. Как я вижу, задача нашей Рабочей группы — понять в виде чего создаются эти узлы, создать эти узлы и запустить взаимодействие между ними. Например, генераторы из твоей схемы не участвуют в творческой экономике сами по себе, а должны быть включены в проект. По идее, в городской проект должны входить все: и генераторы, и проблематизаторы, и делатели…
— Модель креативной экономики исходит из того, что в городе уже есть постоянно идущие процессы и даже институции, которые эти процессы осуществляют, но между ними нет обмена результатами. В этом проблема. Например, в городе есть краеведческий музей, но он никого не вдохновляет на уникальность, потому что он не знает, что цель краеведческого музея — это не воспитание советского гражданина, как было в советское время, а каталогизация городского опыта и постоянное его сравнение с опытом внешних территорий. Ему нужно структурировать этот опыт, чтобы передавать его новым поколениям и вдохновлять их уникальностью города. Из-за того, что они есть, но не работают как генераторы идей и генераторы смыслов, не происходит увеличение добавочной стоимости в локальной экономике. Также в городе нет блока городских исследователей, их пока никто не делает.
— Поэтому наша задача запустить это взаимодействие, создавая некоторые узлы Платформы в виде сообществ с собственным чатом и периодическими встречами в том же Дискуссионным клубе для обсуждения городских тем и осмысления прожитого опыта. Иначе они так и будут сидеть внутри себя, вариться в собственном соку и писать отчёты. Создание Платформы — это как раз и есть запуск творческой экономики.
— Как запускать творческую экономику — это хороший вопрос. Может ли ЦГП выступить запускателем творческой экономики? Не знаю. Я иду другим путём. Я всегда пытаюсь творческую экономику запустить сразу. Даже, если нет институций. Сам процесс должен быть такой: должны быть смыслы, проблемы, технологии, продукт/услуга и должен быть экспорт. Даже в проекте, где мало людей и маленький масштаб, всегда встаёт вопрос удержания процессов в рамке креативной экономики. Потому что, если есть уникальные смыслы — есть дополнительная стоимость, если есть технология — есть воспроизводимость и масштабируемость, если есть реальные проблемы — значит есть полезность, если есть экспорт — значит будут ресурсы. С этой точки зрения, мне кажется, ЦГП сейчас пытается построить завод (или создать большую конструкцию) вместо того, чтобы начать самому по себе вести деятельность как креативный кластер.
В Сургуте хотели построить здание, запустить в него кучу людей разных направлений и это всё назвать творческий кластер. Подход очень постсоветский: взять форму и попробовать её как-то слепить. Вряд ли там возникла экономика, потому что в Сургуте проблемы не с пространством (дом построить могут очень быстро, денег много), а проблемы как раз с городским взаимодействием. Как нефтяники, девелоперы и дизайнеры могут между собой взаимодействовать? В каких процессах они встречаются? Какие продукты они друг другу передают? Какие услуги друг другу оказывают? И как они на этом пытаются заработать?
Мне кажется сейчас проблема в том, что ЦГП пытается построить социальную систему. Вы не идёте путём Сургута, а идёте путём социального проектирования: создадим сейчас сначала идеологов, потом решателей, потом проблематизаторов, потом экспортёров, а сами будем мучится в роли модераторов, маркетологов, продюсеров и т.д. Хорошая гипотеза, но в ней есть изъян: экономика — это про полезность здесь и сейчас. Почему энергии, может быть, не хватает Платформе? Потому что вы вкладываете своё время и усилия, но пока ничего не получаете, потому что вы взялись за несомасштабную историю. Это всё равно, что высадившись на Марсе с ограниченным количеством ресурсов, ты начинаешь строить Париж, вместо строительства палаточного лагеря. То есть вместо естественного циклического развития вы пытаетесь перепрыгнуть несколько этапов эволюции, тратя все ресурсы сразу на строительство Эйфелевой башни. Мне кажется, вы идёте сейчас по этому пути, решая глобальную задачу (правильную), но игнорируя промежуточные решения.
Творческая экономика запускается как изменение тех, кто есть.
Это не столько создание новых людей в старой системе, а как новое мышление у существующих людей. Что можно подкрутить на пол градуса в мировоззрении у существующих музеев, университетов, девелоперов, администрации, активистов, чтобы они между собой (пусть в начале через вас) выстроили коммуникацию и взаимодействие? На этом все заработают. Именно в это сейчас упёрлась модель творческой экономики. Она кажется простой, когда о ней рассказываешь, но неизменно возникает вопрос: а что делать сейчас? А сейчас не нужно ничего строить (по крайней мере пространство), а нужно сделать проект, который бы изменил существующий процесс. Это может быть День города, проектирование парка, запуск образовательной программы. Даже городское исследование может быть. Но если эти проекты будут сделаны немного по-другому с включением всех участников модели творческой экономики, то, вполне возможно, возникнет понимание городской экономики, то есть понимание того, как создаются городские ценности, зачем нужны городские технологии, в чём уникальность каждого участника в городе и в чём его полезность для всех остальных, а также на чём ещё город может заработать.
Мне кажется, проблема запуска городской экономики в том, что все работают пока с уровнем пространства: давайте откроем тут место, где будут все творческие люди и тогда возникнет творческая экономика. Но мы не можем пока создать новых людей и уже есть некоторые институты. Можно, конечно, идти длинным путём и создавать свой краеведческий музей, своё бюро городских исследований, свой центр развития городских технологий, свою команду, которая будет всё это модерировать. Да, такой путь возможен, но кто будет инвестировать в формирование такой сложной системы?
— Но, даже если мы просто берёмся за реализацию одного городского проекта, остаются вопросы: с чего начать? какие должны быть первые шаги?
— Вот у вас уже есть проект городского лектория. Вы можете взять его, положить на бумагу, посмотреть из каких элементов он состоит, посмотреть на город, какие элементы есть там и подумать: может ли проект городского лектория стать городским процессом? Что кому для этого нужно сказать? Не нужно придумывать лишние проекты. Можно существующие проекты перезагрузить: расширить количество участников (не зрителей, а количество ролей), посмотреть: какая технология, какую ценность создаёт этот проект, кому эта ценность нужна, как сделать так, чтобы это работало не на конкретных людях, а положить это на схему; выбрать в этой схеме свою роль. Подумать о том, что такое городской лекторий по сути. А по сути — это городской университет: просвещение и дискуссионность городских тем; проработка городского музея краеведения: вы говорите про городскую историю с разных форматов. Это пока не про бизнес, но про ценность. Вы создаёте сообщество и формируете у него чувство идентичности. А кому в городе нужна идентичность?
Творческая экономика в городах так и не началась, потому что никто так и не понял, что это такое (хотя есть уже готовая модель) и никто не знает, как к ней перейти.
Во-первых, нужно начать думать городом. В вашем проекте “Сочи: Бродячий лекторий” есть очень чёткое понимание, что Сочи — историческое социокультурное пространство. Если есть Сочи, значит где-то есть не Сочи. Какая в лектории ценность для Сочи и, возможно, для других городов? Возникает локальная система. И в этом проекте может появиться городская кооперация. Библиотека не только даёт вам бесплатно пространство, а становится генератором идей либо берёт на себя проблематизацию: у читателей, например, теряется интерес к фантастике или местным писателям. Библиотека же не только пространство, это тоже институт. У каждого института как системы есть свои боли, свои данные, свои компетенции и это давно никто не складывал.
Переход к творческой экономике тормозиться также из-за того, что требуются изменения самих инициаторов перехода. Необходимо перенастроить свой мозг на управление моделью: уникальность, проблематизация, технология, продукт/услуга на выходе и кому это надо (экспорт). Мне кажется, что изменение мышления самих участников процесса является важным.
Второй момент — это деньги, с которыми городские активисты сейчас находятся в сложных отношениях. Между тем, кроме активистов и городских предпринимателей, понимающих, что нужно делать что-то своё, а не копировать чужое, других инициаторов городской экономики у нас нет. Поэтому они являются стартовыми элементами городской экономики. Они пытаются искать незанятые ниши и свободные ресурсы. Ключевая проблема: у городских активистов, которые являются великолепными проблематизаторами города, с деньгами сложные отношения. Они не умеют оценивать создаваемую ими пользу в рамках городской системы, потому что им долгое время говорили, что активизм — это бесплатно, это волонтёрство и это никому, кроме них, не надо.
Слово “польза” — ключевое. Польза определяется не деньгами. Польза — это возможность исправить какую-нибудь проблему или создать что-то хорошее. То есть польза — это не всегда денежная история. Например, польза городских активистов в том, что они высвечивают городскую проблематику: экология, градозащита, конфликт приезжих и местных. Не было активистов, мы бы о таких проблемах и не знали. Они эксперты в этих проблемах: могут рассказать в чём причины, когда возникли, почему не удалось их решить, что мешает. То есть они создают пользу в виде подсвечивания проблемы. Но за это платить никто не готов, потому что рынок проблем в городах не существует. Отсутствие городских фондов не позволяет поддерживать тех, кто для города полезен. К тому же в городе так и не началась основная дискуссия — дискуссия о пользе: что для города полезно, а что нет.
Если мы вводим категорию пользы, то творческая экономика начинает работать совсем по-другому. Модели креативной экономике больше трёх лет, а применяют её либо выборочно, либо не понимая до конца. Это происходит потому, что отсутствует понятная для любого человека категория полезности.
Хорошие вопросы: какую пользу городу приношу я? В чём я эту пользу измеряю? И наоборот: что городу бесполезно? Что городу вредно?
Категория полезности является диалоговой категорией, потому что она определяется в результате договорённостей. Мы должны договориться, что мы под пользой подразумеваем. Точно так же, как справедливость. Это более метафизическая категория, чем полезность (полезность более экономическая), хотя они между собой связаны. Скорее всего то, что городу полезно, будет и справедливо. И наоборот: всё, что городу справедливо, будет полезно. Мне кажется, понимание полезности, определение полезности в диалоге поможет запустить городскую экономику в новом формате. В советское время государство определяло, что хорошо, что плохо; что полезно, что нет, то есть формировало надгородскую мораль, надгородскую нравственность, надгородскую справедливость и долгое время, используя эти категории, строила и перестраивала города, переселяла людей. Мне кажется, сейчас город может вернуться к этой дискуссии о полезности, но через призму экономики.
— Получается, что новый формат городской экономики запускается через дискуссию, через философию и на собственном примере?
— Собственный пример — это и есть принятие полезности для себя. Если ты на собственном примере можешь показать, что полезно, а что вредно, то это становится предметом дискуссии. Пока мы создавали «Телеграф» в Светлогорске долго никто не мог понять, что мы делаем: какое-то пространство, которое управляется сообществом, где рождаются какие-то городские проекты и есть какие-то повседневные сценарии. И мне кажется, инвестиция в городскую экономику начнёся с демонстрации примеров. Ты создаёшь в существующей парадигме абсолютно бесполезную штуку — городское сообщество или городской лекторий (деньги за это никто не платит, хотя интуитивно чувствуют, что это полезно) — и это может стать стартом перехода к новой экономике города.
Мы сейчас обсуждаем развитие Треугольного сквера возле Телеграфа. Есть гипотеза, что было бы неплохо запустить там временные сценарии: с утра фермерский рынок в выходной день, потом городской обед (готовим еду, делимся ею), потом музыкальный концерт и танцплощадка, потом лекторий и кино с дискуссией. Возможен раздельный сбор мусора, уличная столярка. Получится маленький пятачок с очень большим количеством функций и сценариев. Всем может показаться, что это абсолютно бессмысленная штука: зачем вы это делаете, вы же не администрация, на чём вы будете зарабатывать? А нам это даст опыт городской кооперации, без которого мы не можем перейти к городскому взаимодействию.
— Всё равно встанет вопрос: где деньги во всей этой кооперации?
— Правильный вопрос: в чём польза? А деньги находятся тогда, когда ты можешь сказать в чём польза и кому она нужна. Мне кажется, сейчас основная проблема в том, что нет дискуссии про полезность: что такое польза, кому она нужна. При отсутствии дискуссии о полезности, всё время возвращаясь к деньгам, мы остаёмся заложниками предыдущей системы, потому что деньги пока есть только в ней. Где есть деньги? Они есть у государства (оно даёт деньги бюджетникам и пенсионерам), у предпринимателей (они нанимают тебя на работу), у фондов, у горожан на вкладах. И в этой модели взаимодействия нет городской экономики. Потому сейчас у нас планово-государственно-рыночная экономика. Такой странный государственный капитализм: с раздачей денег и абсолютным отсутствием дискуссий про ценности и про пользу. У нас есть люди, которые получают зарплату просто ни за что, какие-то контролирующие организации. Ведь контроль — это самая простая деятельность: есть некий чек-лист, который нужно периодически проверять. Сложнее получать зарплату за развитие: за поиск, ошибки, экспертизу. Поэтому сейчас университеты не являются экономическими субъектами, не мыслят предпринимательски, а просто сидят на денежной игле государства или коммерческих студентов. Большая часть госмонополий предпринимательски не мыслят. Для них город — просто ресурс, система расселения или инфраструктура. Поэтому важно взращивать предпринимателя в себе.
Для меня важно, чтобы в культурном центре “Телеграф” хотя бы часть активистов через некоторое время начала думать как предприниматели. Они видят, что создают пользу: мастер-классы, атмосфера, городские проекты — это действительно важно. И эта полезность может обмениваться на другие ресурсы: на внимание, на деньги, на бартерные схемы, на уважение, на влияние. То есть как сообщество ты ещё денег не зарабатываешь, но можешь влиять на какие-то городские процессы и вопросы: у тебя есть экспертиза, накопленный опыт и сформулированная позиция.
— Получается, что одним из тормозящих факторов в момент перехода на другой тип экономики может быть страх? Люди сейчас в старой модели гарантированно получают деньги. В новой модели они не видны и непонятно, откуда берутся. Естественно возникает страх, что ты лишишься привычного заработка, а новый может быть не появится или появится, но не быстро. И это может также тормозить переход к новой модели экономики.
— Да, государство всех держит на коротком поводке. Неумение зарабатывать и сидеть на нескольких источниках доходов является сейчас основным тормозом предпринимательской модели экономики. Если возникнет городская экономика, то город повысит степень своей самостоятельности и станет опасным для государства. Потому что, если он сам умеет зарабатывать деньги, ему государство уже нужно в меньшей степени, только как федеральным модератор-медиатор, который позволяет решить вопросы взаимодействия с другими городами и регионами, а также решает федеральные вопросы безопасности. А так как город сейчас несамостоятелен, он полностью зависит от государства: от госпрограмм и финансирования. И любой город находится сейчас в рисковой ситуации: для того, чтобы стать предпринимательским, нужно слезть с финансовой иглы государства. Но резко это сделать он не может, так как понимает, что деньги есть только там и там есть хоть какой-то запрос. И понимание этого запроса может стать основой для креативной экономики.
Какие темы в стране всё ещё являются актуальными и не до конца наполненные пользой?
Это образование. Потому что все чувствуют, что с образованием что-то не так: не тому учим, не там учат, не тех учат, не те учат. И многие не понятно зачем учатся. Поэтому образование — это тема для новой экономики.
Это городская среда. Потому что, как только ты сажаешь газон перед своим культурным центром и на этом газоне сажаешь цветы, то приходит куча людей, которые говорят: а что это у вас так красиво? Научите нас.
— Но ведь сажая газон, ты тратишь свои ресурсы и создаёшь красиво собственным примером.
— В данном случае это называется инвестиции.
— Пока у нас мало кто готов на финансовые инвестиции. В лучшем случае готовы инвестировать время: собираться два раза в неделю по два часа. Инвестировать ресурсы без понимания как они вернуться и в чём пока ещё мало кто готов. И это тоже проблема при переходе на новую экономику. Вроде уже есть осознание, что нужно делать что-то по-другому, но есть страх: докажите нам, что деньги будут.
— Надо учиться зарабатывать вместе. Я поэтому и говорю, что модель творческой экономики родилась как модель нового индивидуального поведения и индивидуального мышления. Когда ты понимаешь, что можешь сам сыграть все восемь ролей и создать некую ценность и принести обществу некую пользу, то ты либо один всё это делаешь, либо начинаешь с кем-то кооперироваться и кого-то вовлекать. С этой точки зрения, новая городская экономика — это как раз про постоянные разговоры и постоянный обмен ресурсами. В телеграфе в своё время было правило, оформленное в ценностях — всегда заказывай у своих: сделать деревянную мебель, провести какие-то работы. Это правило привело к тому, что проектирование сквера отдали сообществу «Телеграфа». Мне кажется, что попытаться что-то небольшое сделать вместе и на этом заработать всем, тоже может являться инвестицией в риски (потому что может не получиться), но за счёт всех участников.
На мой взгляд у ЦГП есть типовое ментальное искажение, что он пытается кого-то создать и кому-то помочь вместо того, чтобы самому стать этой творческой экономикой. Вы внутри себя друг с другом обмениваетесь ресурсами? Вы научились что-то делать вместе и зарабатывать на этом? Или пока вы пытается построить Эйфелеву башню на Марсе?
— Пока да, но сейчас мы действительно выходим в реальные проекты: обсуждаем запуск блока обучающих семинаров и сразу рождается понимание, что это нужно не только нам, но и будет полезно другим сообществам.
— Мне кажется, что в креативной экономике сейчас основная тема-боль — это городская среда, городское образование и локальная идентичность — культура, которая никому не нужна, хотя опыт, накопленный предыдущими поколениями, является ключевой пользой, но некому и не для кого его передавать. Эти три рынка сейчас и можно создавать.
Приведу простой пример: мы сейчас проектируем двор для хабаровского девелопера, обсуждаем, что такое двор и рождается такая метафора, что двор сейчас — не пространство, а социальный институт по воспитанию, по передаче опыта, правил поведения, принятия решений, норм морали, распределения рисков и ответственности. То есть игра является ключевым институтом двора. Это понимание является как раз попыткой запустить даже типовой двор в многоквартирном доме как городскую экономику с передачей смыслов разными поколениями через проблематизацию этих поколений, через технологию дворовых игр с созданием событий и каких-то микро пространств и с экспортом этого опыта в другие индустрии. Например, в создание предпринимательской модели этого двора или участием этого сообщества в развитии прилегающих территорий. Но это сложно. Даже понимание, что двор — это игра, а не лавочки и дорожки для жителей вызывает некий культурный шок, потому что у них давно никто это не спрашивал и на эту тему никто не говорил.
Но это пример того, что ниша передачи опыта между поколениями, сложной городской коммуникации не занята. Можно попробовать создавать продукты и услуги (полезность) в этом плане. Вот это хороший вызов. Здесь у вас есть хотя бы опыт и зачатки модерации. Вопрос только в выборе тем проектов.
Мне кажется, темы проектов — это тоже минус городов. Все пытаются в тему подсунуть городскую проблему — разобщённость, экология. А городская тема — это, условно говоря, проявление городского вызова: как и на чём сейчас городу нужно сконцентрироваться?
Например, городская тема для Сочи, на мой взгляд со стороны — это не курорт и не природа, а каким образом использовать энергию и компетенции приезжих и идентичность и интровертность местных. Несвязанность местных и приезжих, на мой взгляд, кажется первопричиной отсутствия сложных видов деятельности. И первопричина всей этой истории в том, что все работают не с теми темами. Кто-то пытается развивать туризм. Но туризм — это деятельность. В рамках какой темы мы развиваем этот туризм?
Это так размышления вслух.
— Но вопрос “где деньги?” всё равно остаётся. Ты говоришь, что это вопрос полезности. Вот “Бродячий лекторий”. То, что он интересен, полезен, сомнений у многих нет, но платить за эту полезность не готовы. Где деньги в “Бродячем лектории”? Докарантинная история бродилок зашла очень хорошо, в формате лектория пока денег нет, потому что нет у общества в целом готовности платить за это.
— Проблема в том, что вы не сформулировали полезность, какую вы создаёте, либо вы сами эту полезность не видите. Для вас лекторий скорее самовыражение, условно говоря, культурная игрушка: вы пробуете какие-то темы, пытаетесь эту историю щупать, крутиться в ней, но вы не осознаёте до конца, какую полезность вы создаёте. Потому что вы не проектировали полезность, вы проектировали “Бродячий лекторий” как некое сложение собственных интересов. То есть это полезность прежде всего для вас: вдохновение, регулярность, внимание, новые люди, сообщество. Но вы не проектировали полезность для других: для библиотеки, для администрации, для приехавших, для местных. Вы выкинули её из размышления в самом начале. Размышление на тему: “а кому это нужно?” — первоначальный вопрос в творческой экономике. А почему ему это нужно? Давай-ка я спрошу его, зачем ему это нужно. А готов он за это платить? Как он готов в этом участвовать?
— Может нужно проектировать методологию подхода к проблеме? Стоит сделать шаблон вопросов для старта городского проекта?
— Теперь уже да. Теперь уже очевидно, что само понимание модели не приводит к изменению самого понимающего. То есть он видит, что может быть городская экономика. Он даже понимает, где там могут быть деньги. Но он сам находится в настолько другой ситуации, что сам переход он не видит. Мне кажется, стоит говорить о том, в какой ситуации находится городская экономика сейчас.
Я в самом начале сказал, что существующая городская экономика — это не городская экономика. Это экономика государства. И условно немного частная. Потому что основные деньги во всех экономических процессах берутся из государства (из бюджетов) и оседают в государстве. То есть полезность того или иного продукта или услуги определяет государство. И перехват определения полезности не произошёл. В городе никто не замахнулся на определение полезности для города. Может городу сейчас не полезно заниматься программой ФПКГС, так как этим мы разрушим остатки городского диалога, убьём инициативу местных жителей и получим 20 пространств, которые не сможем обслужить за счёт городского бюджета. Очевидная бесполезность. Но так как никто это не обсуждает, все просто играют в эту государственную игру.
Переход к самостоятельности городской экономики как раз и начинается с формулирования полезности каждого субъекта. То есть нам нужно уйти от ситуации: “я не знаю, откуда в городе берутся деньги и не понимаю, куда у меня тратятся деньги, я не могу определить, что для меня важно и полезно, потому что я всегда нахожусь в ситуации неопределённости». Эта разломанная постсоветская идентичность не позволяет человеку начать формулировать, что для него полезно.
Да, у нас появилась некая надежда под видом “поиск себя”: хобби, инфобизнес, увлечения, спорт, но это пока такой маленький росток, который быстро был коммерциализирован. Все стали заниматься веганством, спортом, хендмейдом и т.д. То есть это сразу стало индустриальной деятельностью. Поэтому ключевой вопрос «с чего должна начаться новая городская экономика» равнозначен вопросу к каждому участнику «в чём моя польза», а не «сколько денег я зарабатываю». В чём я уникален? Какую уникальную пользу я могу создать?
Если я понимаю, что не знаю ответа на этот вопрос, не могу сформулировать, чем я полезен, то это означает только одно: я давно ни с кем не вступал во взаимодействие. Вот здесь появляется ценность под названием городское сообщество. Городское сообщество и есть переходный формат от государственного мышления и государственной монополии на полезность через городской опыт самоорганизации в виде сообществ к новой городской экономике. То есть для того, чтобы определить, в чём я уникален, чем я могу быть полезен, я должен вступить во взаимоотношения с другими людьми. Проще всего это сделать в городском проекте. И тут ЦГП начинает очень чётко высвечивать: мне не нужен Центр городских проектов для того, чтобы проявлять свою экспертизу (это понятная мотивация, когда ты хочешь всё время своим опытом делиться). А зачем он нужен горожанину? А ему нужен для того, чтобы из состояния постоянной зависимости от государства и раздражения на постоянное определение государством «кто ты и кем мы тебя считаем», перейти к самоопределению, взятию ответственности и конструированию собственной полезности.
Соответственно городская экономика строится на формировании сложных городских сообществ и выстраивании кооперации между ними.
Второй вопрос — это вопрос: сколько стоит эта польза и кто за эту пользу готов платить?
Так как мы в городе сталкиваемся с тем, что город живёт не на свои деньги, а на деньги государства, то первый ответ на вопрос “кому это в городе будет нужно?” будет, скорее всего, «никому». Когда мы создавали «Телеграф», то было видно, что, кроме тех, кто эту историю создаёт, это было никому не нужно, потому что это было НЕ-ПО-НЯТ-НО.
С этой точки зрения, если вы отвечаете на вопрос “я не знаю, какую я пользу приношу”, но что-то я делаю, от чего-то я вдохновляюсь и что-то у меня получается хорошо и это пока в городе никому не нужно — это нормально. Это значит, что вы находитесь на правильном пути.
Скорее всего, именно ответы на эти два вопроса блокируют переход к третьему вопросу: с кем я это делаю? И кому, условно, мы это продаём? Полезность определяется за счёт взаимодействия. Польза — это всегда системная категория. Для взаимодействия нужно доверие. Получить его можно только пройдя опыт школы сообществ либо профессиональных ассоциаций, либо школы городских проектов, то есть прожив общий опыт с другими людьми и поняв, что ты не можешь сам всё придумать, сам всё сделать и сам всё организовать идеально хорошо.
Как только доверие возникло и ты понял, что прожил этот опыт максимально хорошо, ты начинаешь задавать вопросы: а кому мы, получив такой опыт, можем это предлагать? Сейчас «Телеграф» рассматривает свой некий экспортный потенциал: приходят люди из других территорий и говорят, что тоже хотят у себя такое открыть. Сообщество «Телеграфа» сейчас знает технологию, пережило опыт, обладает некоторой институализацией и может искренне показать на своём примере, что работает, а что нет и почему. Но пока не до конца все ещё осознают, что такое полезность и как ею управлять.
Управление пользой — наверно так нужно назвать новую городскую экономику. Формулирование и управление полезностью.
— «Телеграф» зарабатывает?
— «Телеграф» зарабатывает сейчас на проектах, которые осуществляются в рамках сообщества и окупает себя на тех услугах и сервисах, которые есть. Аренду мы же как-то платим.
— Аренду вы платите, а стал ли «Телеграф» средством жизнеобеспечения для людей в сообществе? Или это пока досуговый вариант?
— Это пока вариант: полезность в сообществе, полезность в самоопределении. Это пока в стадии, когда большая часть участников бросает нелюбимую работу и начинает заниматься хобби своим как предпринимательством. То есть часть участников «Телеграфа» встаёт на предпринимательскую позицию: берёт на себя риски и начинает зарабатывать. Но ещё не все участники сообщества понимают свою полезность, а только начинают чувствовать радость от того, что могут что-то делать сами. Пока идёт период самоопределения. Но тот, кто уже понял в чём его польза, начал уже зарабатывать.
— Каким образом происходит ценообразование?
— Пока цена исходит от девелопера. Так было в городском проекте по скверу “Майский”: у меня есть столько-то денег. Поэтому перед нами стоял вопрос: какую пользу за эти деньги мы можем принести? Мы честно написали, что за эти деньги мы можем сделать только концепцию, но с исследованиями.
— То есть вы осуществляете какую-то деятельность и на пример этой деятельности приходят реальные проекты.
— Да. Потому что мы создаём реальную пользу: сообщество, атмосферу, уровень доверия, городские идеи. И это тоже вопрос городской экономики, потому что советский город привык зарабатывать на материальных либо на людских ресурсах, а городскими смыслами, городской идеологией, городской атмосферой он торговать не учился, не знает, как это делать. Потому что в советское время всё это было монополизировано и унифицировано. С этой точки зрения городское сообщество замахивается на рынки, которых в городе нет. Например, рынок городских идей. Сейчас Телеграф демонстрирует реализацию самого сложного — умения договариваться между собой: нет одного лидера (уже шок), управляется Рабочей группой, в которой состоят люди с разными компетенциями. Это начинает притягивать.
И в момент притяжения очень важно не пропустить момент обозначения стоимости. Потому что в России ещё один тормоз креативной экономики — это мышление халявщика и воровство идей. К сожалению, воровство идей является нормой в обществе, потому что нет понимания, как идея рождается и как сложно она появляется. Советский Союз заимствовал технологии у Запада и тем самым финансировал интеллектуальное воровство, а собственные научные идеи он покупал по своей цене: за небольшие деньги, статусы и т.д. Деньги в Советском Союзе были не главное. Из-за этого у нас нормой стало воровство идей и технологий. А это ключевой тормоз развития городской экономики, потому что, если город хочет работать со своей идентичностью, он должен продуцировать не только уникальные идеи, но и уникальные технологии. А если мы все всё друг у друга воруем, то ценность идей становится нулевой. Поэтому люди, которые участвуют в производстве идей стараются либо этими идеями не делиться, либо стараются идеи не продавать и поэтому волна творческого обмена затухает. Творческие люди считают, что лучше мы сами всё сделаем, а потом продадим готовый продукт за дорого, но это не бывает никогда.
— Как перейти к новой городской экономике, если одна часть людей уже готова воспринять что-то новое, а другая всё ещё мыслит в старой парадигме? Как состыковать эти две экономики?
— Нужно начинать с маленьких проектов, которые вас не разорвут и которые вы можете финансировать сами. Например, проект “Треугольного сквера” мы можем финансировать сами. Там не так много денег нужно, чтобы сделать маленький уютный сквер с кучей сценариев.
— То есть вы скидываетесь собственными средствами? Все к этому готовы?
— Да. Потому что мы понимаем, что создаём себе полезность: атмосфера, еда, общение, музыка, новые люди, ещё одно интересное место, влияние на “Телеграф”. И потом мы знаем, как на этом заработать. Потому что, когда мы его создадим, придёт куча таких же других районов и скажет: сделайте нам также. Сначала, конечно, они придут администрацию, потому что подумают, что это сделала администрация. А потом они придут к нам. С этой точки зрения, как раз готовность к инвестициям и показывает, что ты сам считаешь полезным и ценишь то, что создаёшь или создаёт твоё сообщество.
Этого, к сожалению, тоже сейчас нет, потому что я вижу, как развивается сейчас тема сообществ в России. Маркетологи из сообществ сделали новый вид бизнеса и пытаются торговать комьюнити-менеджментом за 3 копейки, чек-листами, какими-то курсами. Хотя глубину понимания, что такое сообщество и зачем оно нужно, по каким принципам сообщество существует и где находится экономика — это разные вещи. Поэтому, на мой взгляд, сейчас тема сообщества опять может пойти не по тому пути и стать маркетинговой игрушкой типа: если у вас есть бизнес, то вам нужно создать сообщество, заплатив нам, а мы его создадим по щелчку. Сообщество — это не про бизнес. Это до бизнеса, рядом с бизнесом, партнёр бизнеса, но не бизнес.
— Мне кажется, что проблема как раз в том, что никто не хочется вкладываться в долгие проекты. Все истории про сообщества — это истории долгого проигрывания, а для многих субъектов в городе результат должен быть “здесь и сейчас”. В этом проблема старта креативной экономики. И в этом проблема сочинского ЦПУ, что его участники изначально не готовы были вкладываться финансово, а только временными ресурсами.
— Логично: что вложили, то и получили.
— Меня постоянно волнует вопрос, что история “Телеграфа” слишком сильно завязана на твоей личности и твоих компетенциях.
— Понятно, потому что я здесь. Кто ж с этим спорит?
— Сколько у вас модераторов?
— Модерирую пока я один. Но Рабочая группа за счёт того, что я много раз её модерировал, может самомодерироваться без меня. Вот и всё.
— Но она может только самомодерироваться. А в Телеграфе будет уже вторая школа модераторов и пока не стало других модераторов. Слишком сильная завязка на твоих компетенциях не позволяет опыту «Телеграфа» тиражироваться на других площадках.
— Не было бы меня, был бы другой «Телеграф». Может быть не такой быстрый и не такой сложный, но он всё равно был бы. Когда мы его запускали два года назад, я не планировал тут находиться. Но я увидел в нём пользу для себя, что это пилотный проект, в котором можно постоянно присутствовать, наблюдать за его развитием и быть участником этого развития — это тоже максимальная польза. Критика понятна и принимается, но не всё так просто. Зависит всё от мировоззрения участников. Если оно меняется, то меняется и ситуация. Если мировоззрение изменилось только у одного, то тогда ничего не получится. Здесь меняется мировоззрение у всех участников, что отмечается на регулярных рефлексиях.
— Никто не говорит, что просто. Всё достаточно сложно. Но это требует твоих временных и ресурсных затрат показывать всё на своём примере. Пока ты на своём примере не показал, что по силам платить за аренду, они не поверили, что это возможно. Получается, что креативная экономика стартует только, если есть определённая группа людей, готовая вкладывать свои временные и финансовые ресурсы. Либо знает, как привлекать деньги. Слушая лекцию, кажется всё просто, но в ней не совсем очевидно, что запуск креативной экономики осуществляется через собственный пример. Между тем люди советской формации ждут чуда, что кто-то придёт, например, Свят и расскажет рецепт: сделай раз, сделай два, сделай три и ты получишь счастье — новую экономику.
— Да, все рецепты — это не рецепты приготовления блюд, а рецепты приготовления себя.
— Видимо, на это нужно больше акцентировать, потому что прописать регламенты и ценности мало. И это не гарантия того, что люди начинают следовать этим ценностям.
— Это разрыв шаблонов. Я сразу предупреждал, что ценностей лучше прописать меньше, но начать ими пользоваться, а потом в процессе работы они уже начнут структурироваться. Поэтому и было сформулировано, что не более 7 ценностей. Если ценностей немного, то мы можем нормально ими оперировать. И ценности должны быть применимы, чтобы пришло ощущение, что написанное — это закон, которым ты можешь либо защититься от манипуляций, либо избежать конфликта. Не противоречит ценностям? Делаем! Если противоречит, тогда обсуждаем в чём противоречие и можно ли что-то изменить. Либо мы меняем проект, либо ценности. Выбор всегда есть.
Вопрос только в том, что самое главное в креативной экономике и почему важна горизонтальность? Потому что ключевые ценности, на которых она строится — это ценность свободы, уважения к чужому труду, ценность кооперации, ценность идентичности, результативности, ценность доверия. Невозможно делать сложные вещи и качественные услуги без взаимодействия. А мы всё время переплачиваем лишние деньги за услуги, которые получаем от своих, а могли бы заработать вместе на других. Город всегда зарабатывал на других рынках, друг на друге старался не зарабатывать. Понятно, что были внутренние капиталисты, которые пытались капитализировать социальные связи, недвижимость или административный ресурс. Суть в том, что город возникал в том месте, где был потенциал полезности для других в рамках цивилизации. Советский Союз пошёл по другому пути. Он начал строить города там, где ему хотелось и поэтому сейчас никто не знает, что делать с моногородами, потому что они, по большому счёту, никому не нужны. Они никому никакую пользу не приносят, только вред природе и самим жителям. Но сказать вслух это никто не может, поэтому все мучаются.
Креативная экономика строится на пяти основных и трёх дополнительных процессах:
- работа с опытом территории. Кто-то должен заниматься рефлексией опыта территории: краеведческий музей, центр современного искусства, университет, художники, философы, музыканты, учёные, предприниматели, то есть любой, чья деятельность заключается в рефлексии, поиске, синтезе, анализе, открытии. Если этого нет, город постоянно зависит от чужих смыслов и чужих идей и он не генерирует свою мечту. Городские идеологи — это про уникальную мечту, опираясь на уникальный опыт.
- Город всё время должен быть в реальности, не находиться в иллюзии, поэтому проблематизаторы всё время погружают город в реальность: какие у нас проблемы, какие проблемы у наших соседей; где мы находимся, что у нас хорошо получается, что плохо, почему от нас молодёжь уезжает, почему город застраивают чужие девелоперы. То есть город должен сам себя анализировать. Это долгое время было выключено в городах, потому что в советское время информация о городских проблемах хранилась не в городе, а на предприятии или в партии, поэтому город потерял навык городской проблематизации. Он не чувствует себя. Мы не знаем, сколько в городе людей мучается вопросом ”кто я?” или кому-то хочет пользу причинить. Отсюда и возникла Анкета горожанина, как попытка первого среза реального городского слоя минимальными ресурсами. Городская анкета как раз направлена на то, что людей волнует, что вдохновляет.
- Третий блок — решатели. Если город каждую свою проблему пытается решить уникально за счёт рывка и проекта, то это большие риски и город постоянно будет находится в ситуации выживания как сейчас. Почему у нас сейчас дефицит городских технологий? Проектирование парка — технология; управление парком — технология; создание городского сообщества — технология; даже создание городского образования — технология. Технологий сейчас нет. В советское время технологии были либо сворованы, либо унифицированы на все города, а в постсоветское время блок по разработке технологии (городские институты и сверхсложные научно-прикладные центры) так и не состоялся. В Сочи есть куча архитекторов разного плана: градостроители, архитекторы зданий и среды, дизайнеры интерьеров, но нет современной сочинской архитектуры. Потому что она не может родиться как готовый объект, а как результат сложнейшей профессиональной дискуссии, кооперации, поисков, исследований, рефлексии и только потом — применение на практике. Это можно сделать только если есть институциональная среда, в которой каждый, делая что-то своё, рождает что-то общее. Нишу городских технологий в своё время занял ЦПУ. Было разработано много открытых городских технологий. Сейчас они стали закрытыми, потому что многие стали их воровать и искажать. Например, “Городские реновации”. Недавно у “Группы 8” нашёл цитаты про согласование интересов и очень удивился, что в их методичке для минстроя появились наши мысли без нашего разрешения. Люди пытаются копировать неши идеи не понимая их сути. Городские технологии — это попытка города работать в логике процессов. То есть люди уходят, а процессы остаются, потому что технология позволяет создавать гарантированный результат. Но для создания технологии нужна институция. С этой точки зрения в современных постсоветских городах наблюдается дефицит блока по созданию технологии. Вот ЦГП мог бы стать центром по созданию городских технологий. Основная технология у вас есть — социальное проектирование, а вот применение её к разным темам (проектирование рынков, парков и т.д.) позволило бы вам создавать городские технологии. Именно этого в городе нет. Многие знают, что их не устраивает и что нужно делать, но никто не знает как это сделать.
- Четвёртый блок связан с продуктами и услугами. Если у вас есть технология, но вы не можете доказать её эффективность. То есть вам нечего показать. Вот мы в Кемерово в прошлом году сделали парк “Антошка” — нам есть что показать: вот исследования, вот проектный семинар, вот люди строят, сами учатся управлять. Показывая пример, вы тем самым показываете, что технология работает. Особенно, когда вы уезжаете, а там дальше что-то продолжается.
- Если вы всё это научились делать для самих себя, то вам эта ценность нужна один раз (удовлетворили локальный спрос и потребности). Ресурсы вы получаете, только когда начинаете экспортировать кому-то за пределы города продукты, технологии, услуги либо модели и методологии.
Эти все институты так или иначе присутствуют в городе, но кооперации нет. Например, в роли городских проблематизаторов выступают городские активисты, но никто на них так не смотрит. Полиция тоже анализирует город. Но никто эту информацию не складывал, потому что нет модели, куда можно это всё сложить. И никто ею не делился, потому что нет такой культуры и практики. То есть эти системы есть в городе, но кооперация между ними не запускается, потому что каждая из этих систем всё ещё ориентирована на государство.
С другой стороны, у всех этих процессов очень разный результат. Например, художники продуцируют смыслы; результатом технологии является методичка или инструкция; проблемы — причинно-следственные связи; результатом продукта или услуги может быть всё что хочешь: событие, объект; а экспорт — это вообще канал. Поскольку все эти системы находятся в очень разной мировоззренческой парадигме и друг друга не понимают, у них и не возникает кооперации. Непонимание между различными существующими городскими институтами является причиной отсутствия внутри городской экономики. А понимание рождается только в результате образования или практики. То есть либо я тебя учу, либо показываю на примере.
Я сейчас был в Новом Уренгое, где дал участникам семинара простой инструмент — метод рамок и анализ социальных сценариев, чтобы они посмотрели на город как исследователи. Потом мы отрефлексировали этот опыт. И многие ответы начинались с фразы: “я не понимаю…” или “я не знаю почему…” То есть в городах весьма высокий уровень непонимания среды, в которой ты находишься, не говоря уже о понимании того, чем люди в городе занимаются. Следовательно у нас ещё остались вертикально ориентированные городские институты. Увязать их в горизонталь возможно либо в результате шока (“ребята, дальше сами”), либо в результате осознанного изменения собственного поведения. То есть кто-то в этой системе занимает позицию технолога и не просто, например, проектирует городские объекты, а создаёт городскую технологию, которая, возможно, никому не нужна пока, потому что никто не осознаёт её полезность, но я понимаю, что это наш совместный сотворческий процесс, который нам позволит изменить всё. Кто-то должен запустить горизонтальное взаимодействие и начать работать с теми, кто рядом. Это значит: обмениваться ресурсами, компетенциями, вовлекать друг друга в какие-то этапы деятельности. Поэтому нужно начинать с маленьких проектов.
Для перехода к городской экономике было придумало три свех-компетенции, которые нужно в городе внедрить, потому что отсутствие городских политиков и городских кураторов не позволяет городу сформулировать темы, которые бы всех волновали. Например, всех волнует городская экология и городское образование: и чиновников, и девелоперов, и подростков. Я бы, например, сформулировал такую тему для Сочи: как использовать энергию приезжих для решения масштабных местных конфликтов, которые накопились за счёт олимпиады. Вот это Тема. В ней нет пока ответов, но есть направления, которые нужно думать и она касается всех. Потому что если тема накрывает не всех, есть риски, что это будет какой-то локальный продукт. Тема должна быть интересна всем, всех касается или быть всем полезна.
ЦГП сейчас тоже должен не только формировать проекты, потому что они будут локальны (парк “Ривьера”), а темы: “Какие Сочи нужны парки?” или “Могут ли сочинские парки быть частью городской экономики?” Эти темы могут накрыть весь Сочи.
Второй момент — продюсеры-модераторы. Нужен человек, который бы соединил пять существующих вертикально ориентированных систем. Он знает, зачем к кому идти и что им говорить. Чем он отличается от “классического” модератора? Модератор задаёт вопросы в рамках диалога, а продюсер-модератор в рамках городской модели: где смыслы возьмём, кто сформулирует ТЗ, кто технологию даст, кто продукт / услугу создаст на этом, кому будем экспортировать или кто выступит каналом экспорта. С этой точки зрения, продюсер-модератор — это модератор, который знает модель креативной экономики и знает, кому какие задавать вопросы в рамках этой модели.
Ещё одна роль — методолог-маркетолог. Если вдруг ЦГП заработает (случится чудо и вы начнёте в течении полугода действительно создавать пользу и себе, и городу) и все выстроятся в очередь к вам (администрация, застройщики, приехавшие сообщества) и поймут, что вы им нужны, то ЦГП действительно станет чем-то больше, чем группа городских патриотов, думающих о том, как городу помочь. Создав что-то уникальное и действительно полезное, ЦГП нужен кто-то, кто сможет это продать через культурные практики. Сняв сериал про вас или создав образовательную программу.
Из-за того, что много проблем внутри, города не смотрят вокруг себя. Смотрят на государство, а не по сторонам в поисках рынков: кому я ещё нужен, кому приношу пользу? Отсутствие постоянного размышления на эту тему не позволяет капитализироваться городской полезности. А создавая достаточно долго ЦГП и не заработав на этом, вы разочаруетесь. Если спустя полгода вы как участники не сможете получить удовлетворения (не только новый опыт, но и заработать денег, попробовать себя в новой роли, причинить городу какую-то пользу или просто получить благодарность за помощь), то вы разочаруетесь в собственных компетенциях. Вам будет казаться, что что-то пошло не так и что-то вы не сделали, будете искать виноватых.
Если вы создадите какую-то уникальность, но не можете продать это на сторону, то локальный рынок не сможет вам компенсировать то, что вы потратили на этот мучительный путь. Это можно компенсировать только в масштабах цивилизации. А город — часть цивилизации. Если вы создаёте какой-то уникальный опыт в одном городе, то он нужен всем городам (в той или иной степени). Сложность его создания высока, но и компенсация за него тоже может быть высокая.
— Почему блок, отвечающий за создание местных технологий, называется “решатели”, а не, скажем, “методологи”?
— Потому что единожды созданное / найденное решение при повторе становится технологией / методом / школой / подходом. В креативной экономике очень важно занимать позицию, когда я сам считаю себя ценным. Обесценивание людей тоже является советским наследием. Если я себя не ценю как человека, как личность, как специалиста и всё время завишу от внешней оценки либо от внешнего обесценивания, то я не могу быть предпринимательствующим субъектом, потому что в любой момент меня могут спросить, сколько я стою как специалист. Если я знаю себе цену и понимаю ту пользу, что я создаю, то я могу свою позицию формировать в виде стоимости и торговаться. Вложение каждым участником креативной цепочки своей стоимости начинает формировать себестоимость продукта или услуги. Например, создание музея новых смыслов не может стоить копейки, потому что эти смыслы будут многократно использованы при производстве разных продуктов и услуг.
Сейчас у нас происходит колоссальная дискредитация и обесценивание гуманитарных компетенций. Человек себя не ценит потому, что государство постоянно формирует обесценивающую лексику по отношению к человеку, в которой нет личности. Государство, как система, боится, что человек вдруг узнает себе цену, потому что он не будет за 15 тысяч рублей учить детей; боится, что, когда люди поймут, какую пользу они приносят (и эта польза определяется не самим государством, а обществом), то роль государства резко понизится. Мне не нужно будет государство, которое управляет моими деньгами, моими налогами и моим бюджетом. Мы, горожане, управляем своим бюджетом, а государству отдаём налоги за те услуги, которые сами не можем делать: безопасность, судебная система. Но отдаём ему чуть-чуть. Потому что, если мы отдадим ему всё, мы опять перестанем быть городом. Возвращение городской экономики — это, конечно, политический процесс. Есть прирождённый инфантилизм из-за того, что человек сам себя не знает и не ценит, а государство постоянно ему намекает, что он никто, платя ему маленькие зарплату и пенсию, делая безумные штрафы. То есть государство делает всё, чтобы человек чувствовал себя ничем. Но и человек не пытается занять позицию и начать ценить себя. Тогда он не сможет постоянно терпеть унижение, оскорбления и воровство собственной мотивации, что постоянно происходит в соучаствующем проектировании. И это является ключевым моментом отсутствия городской экономики, так как она тесно связана с городской свободой: я определяю свою полезность и свою ценность и взаимодействую с другими людьми; я хочу участвовать в формировании правил игры, справедливого распределения ресурсов. Поэтому сильная городская экономика — это вопрос политический, поэтому мы будем собирать его через ассоциации и сообщества; быстрые городские проекты на возрождение городского доверия и работа с примерами позиций. Люди, которые обрели позицию, должны научиться делиться не только своей позицией, но и опытом, как они эту позицию заняли.
— Возможно ли построение креативной экономики в существующей системе экономических отношений с вертикальным политическим управлением?
— Представь себе метафору водопада. Ты водопад изменить не можешь: он падает сверху вниз. Ты можешь встать под него умыться. Но, когда он касается земли, то начинает течь рекой и ты уже можешь сделать запруду, часть воды зачерпнуть ведром, часть воды направить в другое русло. Бороться с водопадом бессмысленно. На то она и вертикальная система, что способна перемолоть что угодно и с ней лучше не связываться, но ты можешь отойти в сторону и работать с результатами деятельности этих вертикальных систем или нерешёнными ими вопросами: образования, самоопределения, свободного времени, компетенций, доверия, локальной идентичности, собственной полезности, навыков коммуникации. То есть попытаться сосредоточиться на том, что и так не вертикаль.
А не вертикален сейчас — сам человек. Он сам себя ищет. И те, что сейчас в поиске как раз и являются той свободной энергией, которая интересная с точки зрения развития креативной экономики. Если начать с этими людьми вступать во взаимоотношения и договариваться о чём-то, показывая на собственном примере, что может быть горизонтальная модель управления, то пойдут волны по воде и начнётся цепная реакция. Я бы в креативной экономике не боролся с государством, а выстраивал городскую экономику параллельно государственной: учимся зарабатывать сами, пытаемся друг другу оказывать услуги минимально бесплатно, чтобы друг друга не разорять, а зарабатывать всем вместе на других; пытаемся инвестировать в своих время и ресурсы, чтобы не тратить лишние деньги на внешние “феньки”. Это такая игра в длинную, но при этом создаём пользу здесь и сейчас.
Почему девелоперы покупают у нас ОКЦ? Потому что, если они хотят иметь реальную управляющую компанию и чтобы люди действительно пользовались запроектированной территорией, то нужен комьюнити центр. Это штука дорогая: нужно учить девелоперов, жителей, проектировать, запускать и ещё какое-то время сопровождать. И они готовы платить деньги, которые всё равно оседают в сообществе, которые и запускают, и будут потом ими пользоваться. Это и есть полезность “здесь и сейчас”. Я не получаю президентские гранты, но я работаю экспертом у команд, которые их получили, потому что есть дефицит модерации, исследований и т.д. И таких грантополучателей сейчас в стране немерено. Молодёжь брошена и никому не нужная. Вот рынки, которые вертикаль не переваривает.
С другой стороны есть и уже сложившаяся горизонтальность — сообщества и активисты — важный городской рычаг изменений. Каждый городской активист по себе самоценен, сам себя уважает, потому что иначе он не вступил в эту позицию. Он видит, что есть и другие такие же активисты, которые равны в том, что присвоили себе одинаковое право на город. У них есть понимание горизонтальности, но нет понимания экономики, то есть понимания той пользы, что они создают.
Что не получается в парках Сочи? Да и во всех парках не получается. Людей спрашивают, что вы хотите в парке, но никто их не учит этим парком управлять. Потому что нет на это ни времени, ни сил, ни знаний.
— Нет и запроса у людей управлять парком.
— Никто не спрашивал. Все понимают управление парком — сесть на зарплату. Нужно спрашивать: кто готов работать в парке, на каких условиях, как часто, в каком формате? Это уже проектные задачи. Когда мы спросили в Кемерово, кто готов строить парк, люди спросили: а что можно? Там весь зал поднял руки. Когда у тех, кто пришёл на стройку я спросил, кто готов управлять парком, кто хотел бы работать в парке, встало человек 40 и 20 из них стали парковыми управляющими. Это понимание всей модели, что парк — это не просто пространство, это запуск процесса, это институт. Соответственно нужен субъект. То же самое — творческая экономика. Может ли ЦГП сейчас выступить в роли маленькой модели творческой экономики? И показать пример, что 20 человек, собравшиеся вместе и говорящие странные вещи о городе вдруг неожиданно стали на этом зарабатывать, приносить пользу и всем стало понятно, чем они занимаются. Это хороший вопрос. Тогда действительно мы можем говорить о том, что в Сочи зародился ДНК креативной экономики, которая в перспективе может масштабироваться на все другие институты.
Если вы сами внутри себя это переживёте, то объяснять и запускать дальше вам будет проще. Вы сейчас пытаетесь придумать это, а не пережить. В Питере традиция рефлексировать, а в Сочи — традиция мечтать.
— Сочи же утопия.
— Так зарабатывайте на умении мечтать, на продукции утопий. Думайте какую пользу вы приносите и кому это нужно. Думать не умеем, но утопии генерируем идеально. Фантастические писатели просто к вам приедут, чтобы вдохновиться вашей утопией и снять сериал. Напишите сценарий на эту тему, продайте СТС (они сейчас собирают сериалы по всей стране). То есть мыслите одновременно и городом, и цивилизацией.
Второй момент, начинайте сами себя вести как креативный кластер, а не как команда, которая пытается его придумать или скопировать.
Запроса на новую городскую экономику не будет. Если ты вдруг понимаешь, в чём ты уникален и задаёшь вопрос: кому я такой нужен? И получаешь ответ: никому. Это нормально для постсоветской государственной экономики. Это значит, что ты на правильном пути.
— Что нужно, чтобы я кому-то понадобилась?
— Нужно знать их боль. Если говорить про ассоциацию, то в анкету Креативного кластера нужно вводить вопрос: кто готов быть учредителем ассоциации. Нет смысла спрашивать о проблемах предпринимателей, которые сейчас есть, они свои проблемы знают. Есть смысл предложить им поучаствовать в чём-то новом. Например, в возможности свою проблему решить раз и навсегда, либо начать решать её системно. Через месяц встречаешься с теми, кто сказал “да” и учреждаешь ассоциацию, формулируя её регламенты, миссию, регулярность встреч. После учредительного собрания начинаете работать сразу: идёте к губернатору, мэру и говорите: мы местные, это наш рынок, мы хотим принимать участие в выполнении местных заказов, выступить в городском собрании, поговорить с девелоперами. Ассоциация нужна как раз для того, чтобы всем вместе решать общие проблемы, оставаясь при этом конкурентами.
Для меня сейчас анкета креативного кластера, ассоциация креативного бизнеса и креативная экономика — элементы единого технологической цепочки. Но всё начинается с Анкеты горожанина, откуда ты получаешь темы, которые могут послужить вопросами для креативной экономики. Задав эти вопросы, ты собираешь ассоциацию. Собрав ассоциацию, ты начинаешь влиять на городские системы. Сама ассоциация креативного класса — это команда решателей, как недостающий элемент городской экономики. Им нужны смыслы и задачи, которые они будут решать. Тогда и все остальные элементы будут нужны: генераторы, исследователи. Зачем тебе собирать ассоциацию креативной экономики? Собрав её, у тебя появляются заказчики, которым нужны сочинские смыслы для вдохновения.
— Мне кажется, пока мы не готовы собираться в ассоциацию креативного кластера.
— Значит пока вы находитесь на этапе осознания собственной значимости.
Если Вам важно и нужно то, о чём мы пишем, поддержите нас:
- ЦГП — Центр городских проектов — первоначальное название Платформы городских проектов ↩