В 13 главе своей книги «Двадцать три года на курорте» Вячеслав Сергеевич Внуков (главный архитектор Сочи с 1968 г. по 1985 г.) рассказывает об идее сделать улицу Навагинскую «главной пешеходной улицей курорта».
Глава 13. «Две встречи с Г.В. Романовым.»
«Каждая история всегда имеет свою предысторию. И даже не одну. А участники всякой истории действуют в ней не абстрактно, а с грузом обстоятельств и настроения от собственных предшествующих событий. И чтобы рассказанная история была предельно правдива, логична и понятна, нужны хотя бы краткие соответствующие пояснения.
Вновь избранный первым секретарём горкома КПСС В. Ф. Гавриленко пришёлся совсем не по душе многоопытному, энергичному и волевому мэру города . Тандема явно не получалось. Воронкову претило быть «под» молодым выдвиженцем, а Гавриленко не мог позволить того, чтобы его указания игнорировались. Кроме того, до Воронкова, видимо, дошли слухи о том, что Гавриленко готовит кадровую чистку и что одним из первых в списке на замену значится Воронков. Поэтому он в этот период стал раздражительным, взрывным и несносным. Он мог накричать на любого, сделать «разнос» по пустяку, угрожать всеми мыслимыми и немыслимыми наказаниями. В эти дни и мне попадало от него ни за что. Между нами было даже несколько обоюдоострых стычек.
Важно отметить, что именно в этот период я неожиданно получил приглашение из Одессы занять там должность главного архитектора города. Мне даже удалось тайно слетать туда и встретиться с руководством области и города. Переговоры прошли успешно, и я дал предварительное согласие одесским руководителям. А тут как раз Воронков вновь обрушил на меня свой гнев по какому-то пустяку. Моё терпение лопнуло, и я ему заявил:
— Вячеслав Александрович! Если вам не нравится главный архитектор, то я готов подать заявление на увольнение по собственному желанию. Но кричать на себя я не позволю!
И в раздражении хлопнув дверью его кабинета, я вышел в приёмную. Попросил у секретарши лист чистой бумаги, ручку и тут же написал заявление об уходе.
— Передай Воронкову, — попросил я секретаршу и пошёл к себе в кабинет.
Настроение было скверное. И тут зазвонил телефон внутренней связи с Воронковым. Я снял трубку. После небольшой паузы прозвучало:
— Я согласен, — каким-то зловеще глухим голосом сказал Воронков и повесил трубку.
— Ну вот и всё! — подумал я.
Но, как оказалось, это был далеко не конец! В отделе кадров мне пояснили, что ни устно, ни письменно Воронков неправомочен отменять решение сессии городского совета и постановление бюро горкома, которыми я был назначен и утверждён на эту должность. Он может лишь ходатайствовать перед этими органами по данному вопросу. Возможно, Воронков решил просто попугать меня. Но заявление уже подано, машина закрутилась, и я подал аналогичное заявление в горком партии. Тем более, что всё равно нужно как-то решать вопрос о переезде в Одессу.
Внешне мало что изменилось. Я по-прежнему ходил на работу. Никаких сообщений по поводу моих заявлений из канцелярий горкома и горисполкома не поступало. Только один Воронков как будто забыл о моём существовании: не звонил и не вызывал к себе!
Однажды ко мне в кабинет зашёл мой давнишний товарищ и коллега Виктор Иванович Смирнов. Мы были одногодками. Когда он был ещё главным архитектором проектов, то выполнил по Сочи несколько крупных градостроительных проектов, среди которых можно отметить проект планировки Дагомыса, после чего он пошёл резко на повышение. Скромный, трудолюбивый, порядочный. И, приехав в Сочи на отдых, он просто не мог не зайти ко мне. Тем более что это был день моего рождения. Постепенно, разговаривая на разные темы, я поведал ему и свою ситуацию, в которой оказался.
В это время затрещал телефон. Звонили из горкома партии. Женский голос сообщил, что я обязательно должен прибыть к двум часам дня в санаторий «Белые ночи» в Уч-Дере, где первый секретарь Ленинградского обкома партии Г. В. Романов будет знакомиться в части готовности комплекса к сдаче в эксплуатацию. Заказчик — один из ленинградских заводов. Могут возникнуть вопросы. Это личное указание Гавриленко.
Извинившись, я объяснил Виктору Ивановичу причину своего спешного отъезда. Тогда он тоже встал и сказал:
— Возьми меня с собой! Ведь я же ленинградец, и мне всё это будет интересно. Как блокаднику, возможно, и мне когда-нибудь удастся там отдыхать. Кроме того, я никогда не видел Романова, так как у нас в городе он просто недоступен. Говорят, что Романов — деспот, тиран, не терпящий никаких возражений. Хочу хоть издали поглядеть на него.
— Мой новый партийный босс тоже меня пока ещё не видел. Интересно, как он узнает, кто из присутствующих — главный архитектор города?
И мы оба, смеясь, бросились к моей служебной машине.
Подъезжая к комплексу, я увидел группу людей, стоящих перед входом, которые полукругом расположились вокруг четырёх фигур. Троих я узнал сразу. Это — Гавриленко, затем управляющий стройтрестом, который руководил возведением объекта, а также вновь назначенный главный врач здравницы. А четвертого я видел впервые: небольшого роста, коренастый, судя по уверенной жестикуляции и вниманию к нему — явный лидер. Это и был Григорий Васильевич Романов. А когда мы попытались приблизиться к собравшимся, нас вежливо остановили. Я показал удостоверение, а про Смирнова сказал, что он со мной. Нас пропустили. Но я близко подходить не стал, как и представляться — тоже. С удивлением отметил, что нигде не было видно Воронкова.
Тут же начался обход и осмотр комплекса. Пояснения давали вышеназванные трое. Вопросы были в основном по технологии отдыха и набору медицинского обслуживания. Вопросов по архитектуре, строительству, благоустройству и дизайну не было. Поэтому я понуро плёлся в хвосте сопровождения без надобности.
Наконец все стали расходиться по своим машинам. Тут же ко мне подошёл инструктор горкома и сказал:
— Вячеслав Сергеевич! Мы сейчас едем к зданию горкома партии, где вам предстоит рассказать Романову про идею создания главной пешеходной улицы курорта. Это указание Гавриленко. Так что в пути не отставайте и прибудьте на место одним из первых.
Мы так и сделали. На площади перед зданием горкома партии наша машина разворачивалась третьей после машин Романова и Гавриленко. Сразу же все вышли из машин. Гавриленко, оглядываясь, громко позвал:
— Вячеслав Сергеевич! Идите сюда. Мы вас ждём.
Я быстро подошёл. Представляться своему партийному боссу я не стал, а то было бы странно, что он меня не знает. Гавриленко это понял и сам представил меня Романову. Мы пожали друг другу руки, и я начал рассказ, который повторял не один десяток раз по разным поводам и перед разными делегациями.
Я поведал высокому гостю основную идею создания главной пешеходной улицы центра города-курорта: это соединение двух основных площадей — перед железнодорожным вокзалом и морским портом — широким бульваром по одной композиционной оси, проходящей через шпили этих двух сооружений. А если учесть, что на площади перед вокзалом расположен ещё и автовокзал, то получается, что все три «ворота в город» выходят на одну улицу и в пешеходном плане легко доступны между собой.
— Да, но второй обелиск плохо виден, так как его восприятию мешает Платановая аллея, — прервал меня Романов.
— Почему обелиск? — искренне удивился я. — Шпиль! Примерно такой же, как у вас на адмиралтействе, замыкающем Невский проспект.
— Конечно, шпиль, — без тени смущения ответил Романов. — Я просто оговорился. Неужели будете рубить брешь в Платановой аллее?
— Ни в коем случае! В том месте, где проходит композиционная ось, имеется небольшой естественный просвет в этой аллее. Мы только немного расширим его за счёт ликвидации нескольких веток. И этого будет достаточно.
— Очень правильное решение, — заметил Романов. — Такие великаны рубить нельзя!
От моего внимания не ускользнул тот факт, что нашему руководству города не понравилось, как я фактически поправил высокого гостя в части названия завершения башни морского порта. Взгляд Гавриленко стал суровым. Он чуточку потеплел, когда Романов одобрил общее решение.
— Кстати, про обелиск! Этот вопрос меня мучает давно. Скажи, только честно, тебе нравится наш обелиск, возведённый в честь прорыва блокады Ленинграда?
Этим вопросом он поставил меня в затруднительное положение, так как этот обелиск мне совершенно не нравился. Сказать да — значит покривить душой. Сказать нет — значит обидеть гостя и окончательно поссорить меня с моим начальством.
— Я никогда не даю оценки тому, чего я не видел.
— Как! — удивился Романов. — Он же напечатан многократно во всей периодической печати, показан в кинохронике и на телевидении.
— Это-то как раз я видел! А вот в натуре, своими глазами — нет! А фотографам и операторам я не доверяю. С помощью всяких ракурсов они даже из уродства могут сотворить красоту.
— Разве ты никогда не был в Ленинграде? — удивился Романов.
— Был, конечно! Но давно. А последний раз — лет шестнадцать назад.
— Виктор Фёдорович! — обратился Романов к Гавриленко. -Это не порядок. Твой главный архитектор так давно не был у нас в городе.
— Пошлём! Завтра же! — сделав шаг вперёд, отрапортовал повоенному Гавриленко.
— Завтра не надо. Вот я вернусь в Ленинград, дам своему главному архитектору задание разработать программу показа города для него, и позвоню тебе. Тогда и пошлёшь.
— Буду ждать звонка! — выпятив грудь, ответил Гавриленко.
— Ты знаешь нашего главного архитектора? — спросил меня Романов.
— Булдаков — мой друг! — ответил я.
— Это же здорово! — воскликнул Романов. — С ленинградцами надо дружить. Так кто же, в конце концов, может ответить мне на вопрос по поводу нашего обелиска?!
Меня вдруг осенило. А что, если спросить у Смирнова?
— Григорий Васильевич! А давайте спросим у ленинградца, пережившего блокаду, Виктора Ивановича Смирнова, тоже моего друга.
— Это очень интересно, — оживился Романов. — А где он?ж
— Вон там стоит, за оцеплением, — и уже обращаясь к Виктору Ивановичу, кричу: — Иди сюда к нам!
Сначала охранник преградил Виктору Ивановичу дорогу, но, увидев кивок Романова, пропустил его.
Смирнов подошел к Романову без тени робости и представился:
— Я коренной ленинградец. Виктор Иванович Смирнов. Архитектор. Директор проектного института «ЛенНИИП градостроительства».
— Вот ты-то мне и нужен! — сказал Романов. — Ответь, только честно, как специалист и как блокадник. Тебе нравится наш обелиск?
— Нет!
Все присутствующие опешили, и наступила тревожная тишина.
— А почему?
— Он мало выразителен. Плохой силуэт. В форме мало пластики. Не трогает душу, — помолчав, Смирнов добавил: — А вы, Григорий Васильевич, знаете, как его называют в народе?
— Вот этого я и добиваюсь. Интересно, как?!
— Заводской трубой.
Эти слова вызвали немалое замешательство среди присутствующих. У Гавриленко был такой вид, будто его сейчас хватит инсульт. Кого это Внуков вытащил для разговора? Что это он себе позволяет?! Многие боялись назревающего скандала.
Романов задумался и какое-то время стоял молча. Наконец его лицо оживилось, и он произнёс:
— А вы знаете, я с ним согласен! Мне тоже этот обелиск не нравится, но я никак не мог объяснить себе — почему? А вот он, как специалист, расставил все точки над «i». А моё окружение все время убеждает меня, что всё сделано здорово. На моём столе лежит проект представления этого обелиска на какую-то премию. Теперь я точно не подпишу! Пусть доводят это сооружение до нужной кондиции. А там — посмотрим.
Все заметно оживились и, успокоившись, закивали головами. А Романов обнял меня и Смирнова за плечи и сказал:
— Вот и с ним он тоже дружит! А в этой дружбе и есть залог успеха Сочи. Виктор Фёдорович! Хочу сказать тебе, что у тебя хороший главный архитектор. Имеет своё мнение. И, главное, не боится его высказывать. А я это ценю! Кстати, от моего окружения я никак не могу добиться какого-либо мнения, пока они не узнают моего. Тогда они все единодушно поддерживают его. А это очень плохо. Ну, что ж! Пора прощаться. Меня ждут. Успехов всем!
И он быстрым шагом направился к своей машине. Гавриленко пытался его остановить и задержать, жестами показывая на здание горкома. Видимо, там было всё готово для небольшого фуршета. Но Романов, покачав головой, отказался, сказав, что у него диета. Наконец он сел в машину и уехал.
— Вот тебе и деспот! — удивился Смирнов. — Вот и верь после всего этого слухам!
В это время меня окликнул Гавриленко, подходя к нам:
— Вячеслав Сергеевич! Прошу пройти сейчас же ко мне в кабинет для очень серьёзного разговора.
У меня сразу же испортилось настроение. Ну, подумал я, началось! Сейчас начнёт меня прорабатывать с песочком. Так не хотелось слушать всё это в день своего рождения. И я взмолился:
— Виктор Фёдорович! Прошу вас, только не сегодня. У меня день рождения, и мы с Виктором Ивановичем спешим ко мне домой отмечать это событие. Гости уже давно собрались, жена нервничает…
Гавриленко очень внимательно посмотрел на меня, подумал и, даже не поздравив, сказал:
— Хорошо. Идите. Но чтобы завтра в 9.00 быть у меня! Сколько бы ни было народу в приёмной, кто бы ни был там, с ходу заходите ко мне. Секретаршу я предупрежу.
Наутро, ровно в назначенное время, я прошёл через приёмную прямо в кабинет Гавриленко под удивлённые взгляды собравшихся и при стоявшей секретарше по стойке смирно! Гавриленко что-то писал. Когда я вошел, он мельком глянул на часы, чтобы проверить мою пунктуальность, встал из-за стола и направился мне навстречу. Краткое и крепкое рукопожатие. Затем предложение сесть, после чего он снова занял своё обычное место за столом. Я отметил, что так принято встречать только особо уважаемых гостей, а я всего лишь один из его подчинённых. Значит, никакого разноса не будет. Гавриленко спросил меня:
— Кофе? Чай? Разговор будет у нас долгим и серьёзным.
— Спасибо. Ничего не надо. Я только что из-за стола.
Виктор Федорович достал из папки, лежащей на его столе, моё заявление и, строго глядя на меня, спросил:
— Что это за фокусы?!
— Это не фокусы, а моё желание.
— Для этого должны быть ВЕСКИЕ ПРИЧИНЫ. А одного желания мало. Мы с вами не на тех должностях, чтобы так просто, только по одному желанию или капризу менять место работы.
Я понуро молчал, не зная, что сказать. Говорить о текущих неприятностях не хотелось, чтобы не показаться склочником.
— А Григорий Васильевич похвалил вас вчера, как человека, не боящегося сказать любую правду. Он что, ошибся!? Давайтека начистоту, как коммунист коммунисту!
Я сразу же понял, что моя Одесса накрылась. Как быть? Что говорить? Хотя у меня есть серьёзные проблемные вопросы, которые я не могу решить вот уже на протяжении нескольких лет. А что, если ему их высказать!? Решит — хорошо! Не решит — тогда уже будет не каприз, а серьёзные основания для увольнения.
— Хорошо, — сказал я. — Я откровенно назову все пять позиций, которые мешают моей работе и делают её неэффективной. Во-первых, так сложилось в этом городе, что статус главного архитектора явно занижен. Моё управление на каждый исполком готовит около сорока проектов решений, что составляет около 60 % всех рассматриваемых вопросов. Кто принимает решения? Мэр, его замы, начальники горфинотдела, коммунального хозяйства, председатель совета курорта, начальник милиции и многие другие. Все, только не главный архитектор. Его даже не приглашают на заседания исполкома. Иногда принимаются даже решения, которые я не визировал, а меня потом заставляют выполнять то, с чем я не согласен. Вывод таков: главный архитектор должен быть членом исполкома городского совета хотя бы потому, что он будет иметь право «ВЕТО».
— Дальше! — коротко заметил Гавриленко, даже не комментируя сказанное мною.
— Во-вторых, на меня возложена ответственность за качество строительства. Я езжу по стройкам, высказываю замечания, предъявляю требования, но на меня все управляющие трестами и даже начальники СМУ смотрят свысока и порой игнорируют то, что им мною предписано. А почему? Все они — члены горкома. А я — нет! Вывод: главный архитектор должен быть членом горкома, участвовать в его заседаниях и быть в курсе всех партийных решений.
— А почему вы не член горкома? — спросил Гавриленко.
— А потому, что оба моих предшественника не были членами партии. По инерции ваши работники не включают в выборные списки и меня.
— Дальше!
— В-третьих, на мне лежит ответственность за рациональное использование городской территории и борьба с самозахватом и самовольным строительством. Мою машину не пускают на многие площадки, хотя есть список машин, которые беспрепятственно могут заехать на любую территорию. Неужели трудно включить в этот список и мою машину?!
— Безобразие! — прокомментировал это заявление Гавриленко.
— А теперь проблема с вашим ведомством. Любые работники горкома, вплоть до ранга рядового инструктора, имеют право и требуют немедленной моей явки на любое их совещание, даже если в это же время я сам провожу совещание или наметил деловую встречу, а то и выезд. То, что дезорганизуется моя работа, никого из них не волнует. Просьба, чтобы меня могли вызывать только секретари горкома. И никто другой!
— С завтрашнего дня так и будет! — заявил Гавриленко.
— И последнее. Квартирный вопрос! Я живу в маленькой двухкомнатной квартирке, под самой крышей пятиэтажного дома, которую я получил, ещё будучи молодым специалистом. Тогда меня всё устраивало. Но сейчас у меня бывают дома не только ведущие зодчие страны, но и известные зарубежные архитекторы. Многие просто недоумевают, что главный архитектор города Сочи живёт в таких условиях.
— Но вы сами-то поднимали этот вопрос перед руководством города?!
— Я его поднимаю уже десять лет.
— И как?
— А никак! Говорят, что не положено!
— Это всё? — спросил Гавриленко.
— Всё! — ответил я.
— Сделаем так! — сказал Гавриленко. — Два вопроса я решу уже завтра. А на решение остальных — мне хватит недели. Так что, никуда ты не поедешь! Работай спокойно и эффективно.
— Но против предоставления мне квартиры выступит сам Воронков.
— Воронков не выступит, потому что завтра на сессии городского совета он будет переизбран.
Мы попрощались. Когда я вышел из кабинета, приёмная буквально была набита посетителями. Все смотрели на меня с удивлением. Столько времени провести у первого!
Я и верил и не верил в происходящее. Слишком много и часто меня водили за нос. Но я уяснил себе одно: если все обещания будут выполнены, то мне Одессы и даром не надо!
Однако, как это ни странно, через неделю я уже был членом исполкома городского совета, членом горкома партии, номер моей машины позволял заезжать даже на госдачи, в горком меня больше не дёргали, и, наконец, я въехал в новую трёхкомнатную квартиру в центре города. Вот так, публичная похвала члена ЦК КПСС Г.В. Романова помогла решить мне сразу ряд больших проблем, которые не решались годами.
А у Виктора Ивановича Смирнова в Ленинграде последствия этой встречи носили несколько иной характер. Когда он вернулся из отпуска домой, его пригласили в областное управление КГБ для беседы, которая оказалась довольно продолжительной. Ему задавали множество вопросов:
— как он в Сочи вышел на Романова?
— откуда он узнал, что тот отдыхал в Сочи в это время?
— как он проник через оцепление?
— кто ему содействовал в организации этой встречи?
— каковы истинные причины таких настойчивых усилий для встречи с членом Политбюро ЦК КПСС?
— кто ему поручил опорочить сложившееся мнение об обелиске блокадникам?
И ещё множество вопросов в том же духе. Смирнов ответил на все вопросы. После чего ему сказали, что пока ограничиваются внушением, что так делать нельзя. Но если он не сделает должных выводов, то при повторном подобном поступке к нему будут приняты адекватные меры. Обо всём этом он сам мне поведал на следующей нашей встрече.
Следующая моя встреча с Романовым была более короткой, менее значимой, не такой интересной, как первая. А дело было так. Мне позвонил по внутренней связи Гавриленко и сообщил:
— Завтра в городе будет Романов. Первую половину дня я его займу показом чайных плантаций. В это время ты подготовь в моём кабинете выставку проектов и макетов по нашей главной пешеходной улице. Будешь докладывать, как и в первый раз. Мы подъедем к зданию горкома в 14.00. Будь на верхней площадке лестницы при входе. Как только машины подкатят к крыльцу, не спеша спускайся вниз и подходи прямо к Романову. Я буду рядом и представлю тебя ему.
— Так вы уже ему представляли меня…
— И ты думаешь, что он запомнил тебя? Наивный ты человек! Да он в месяц контактирует более чем с сотней людей. Сколько это в год? А тут прошло пять лет! Кстати, не забудь третий вариант с движущимся тротуаром!
— Хорошо! Сделаю всё, как надо.
Тут я понял, что хочет Гавриленко от Романова. Дело в том, что Виктор Фёдорович то ли где-то читал, видел или слышал о движущихся тротуарах. И ему захотелось, во что бы то ни стало, сделать две таких ленты: в ту и другую стороны. Я, авторы проекта и все наши архитекторы были против такого решения, потому что две эти постоянно движущиеся ленты будут сильно затруднять поперечные переходы пешеходов через улицу. А это главная фишка всего проекта: дать пешеходам свободно передвигаться по всем направлениям на этой улице, тем более что на ней не будет транспортного движения. Но Гавриленко был неумолим и даже заставил нас сделать третий вариант с этой «новинкой». Поэтому он хочет заручиться поддержкой в этом вопросе со стороны такого важного лица, чтобы показать всем нам, что мы — консерваторы и ничего не понимаем в новациях.
В назначенное время я был уже на крыльце здания горкома. Но гости что-то задерживались. Наконец показался кортеж с мигалками. Они, сделав эффектный вираж, с визгом тормозов остановились. Я стал спускаться. И когда Романов выходил из машины, я уже стоял рядом. Тут Гавриленко попытался представить меня, но Романов удивился:
— Зачем представлять, когда мы познакомились ещё в прошлый раз? Я его хорошо помню.
Я просто опешил. Да у него потрясающая память! Мы просто пожали друг другу руки, и я повёл гостя на экспозицию проектов и макетов. Я не буду подробно описывать все эти проекты, так как это не суть нашего рассказа, тем более что идею пешеходной улицы я рассказывал Романову в прошлый раз. А память, как оказалось, у него отменная. Он слушал очень внимательно. Во время моего доклада неожиданно вошёл помощник Романова и что-то прошептал ему на ухо.
— Вот сама телеграмма. Ответ должен быть незамедлителен. Это очень важно!
— Так готовь ответ.
— Уже готов. Вот он.
Романов прочел и сделал пару замечаний, на что помощник стал настойчиво возражать и аргументировать свою позицию. Романов выслушал и сказал:
-Хорошо! Давай в том варианте.
Я снова был поражён. Где это видано, что помощник — это не немой исполнитель, а ещё и имеющий своё мнение. Вот тебе и басни про Романова, что он никогда не терпит ни от кого никаких возражений.
Я закончил свой доклад, не коснувшись третьего варианта.
— А третий вариант? — спросил меня Гавриленко.
— Какой третий вариант? — обратился Романов к Гавриленко.
И тому самому пришлось докладывать суть этих пешеходных тротуаров. Хитрость моя удалась. Пусть сам инициатор защищает своё детище! На середине рассказа Романов прервал Виктора Фёдоровича:
— По-моему, это уже перебор. Во-первых, эта «новинка» в корне ломает заложенную в проекте функцию свободного пешеходного движения. А во-вторых, то, что хорошо в интерьерах, не всегда годится в экстерьерах. Вы замучаетесь с этими лентами зимой, в ваши ливни и просто непогоду. Они будут часто выходить из строя! Это я вам как инженер говорю. Да они и экономически не оправдают себя. А как ими пересекать Платановую аллею?! Нет, я не поддерживаю эту идею. И даже рекомендую вам от неё отказаться.
Я был счастлив! Гавриленко — расстроен! Романов быстро попрощался, ссылаясь на плотный график своего пребывания в Сочи, и уехал. Больше у меня с ним встреч не было.»
Виды ул. Навагинская в разные годы:
Современный вид ул. Навагинская:
