«Архитектура Сочи» продолжает публиковать отрывки из книги Вячеслава Сергеевича Внукова «Двадцать три года на курорте».
Глава 5. «Будни и праздники проектировщика». (1963 год)
Часть 2 «Праздники».
«<…> Нас уже хорошо знали по работе. Но никто не делал никаких попыток сблизиться с нами на бытовом уровне. И это нас, довольно общительных и доброжелательных людей, несколько огорчало. Нет, нас не игнорировали. Мы просто были для всех неинтересны. Хорошие отношения у нас сложились, как это ни странно, с соседями по нашей квартире — Анной Захаровной и Маргаритой Ивановной. Забегая вперёд, скажу, что за всё время нашего совместного с ними проживания у нас не возникло ни одного конфликта, ни одной проблемы. Наоборот, росло взаимоуважение! Может быть, даже потому, что часто по вечерам Люда пела под мой аккомпанемент. А у неё — настоящее оперное меццо-сопрано. Да и я имел среднее музыкальное образование по классу фортепьяно. Нет, мы не устраивали домашних концертов. Это был просто профессиональный тренаж, чтобы не потерять форму. Мы исполняли арии из опер, оперетт, романсы, народные и современные песни. И каждый раз, как только раздавались первые аккорды, к нам тихонечко без стука входили все обитатели квартиры и сидели, слушая музыку, до самого конца. Мы не возражали. Аплодисменты, пусть даже жидкие, всегда греют душу творческого человека. А мы тогда так в этом нуждались.
Однажды один из наших очень авторитетных архитекторов Всеволод Иванович Очинский, встретившись случайно со мной в нашем подъезде (а он жил как раз над нами), сказал:
— Ваша жена — удивительно талантливая женщина. Она так поёт и играет на фортепьяно, что я невольно бросаю вечернюю работу, сажусь пить чай и с удовольствием её слушаю. Интересно, она кончала консерваторию?
— Нет, — отвечаю, — ничего она не кончала. У неё от природы такой голос. Правда, ещё студенткой она занималась вокалом с частным преподавателем. Но недолго.
— Тогда как же она так хорошо музицирует, если не училась?
— А это не она, а я.
— Вы?! Ну тогда, знаете ли, вы просто уникальная пара. Тогда почему мы никогда не слышали вас на наших институтских концертах?
— А разве проводятся такие? Мы даже и не знали.
— Иногда бывают к праздничным дням. Правда, вы приехали к нам летом, и их действительно пока не было. Но скоро ноябрьские праздники. И концерт, конечно же, будет.
— Спасибо за подсказку. Возможно, и выступим.
— Успех гарантирую!
— В самом деле, почему бы нам не выступить? — предложил я жене.
— А я как раз очень жалею, что у нас тут нет самодеятельности. А она, оказывается, есть! — обрадовалась жена.
Мы тут же решили, что нам петь, и понемногу стали репетировать. Дома получалось очень хорошо. Подали заявку, которой организаторы концерта немало удивились. Шутка ли сказать: такой репертуар далеко не каждому по плечу!
Институт своего актового зала не имел. Концерты проводились в помещении технической библиотеки, расположенной в мансардном пятом этаже здания, как раз над главным портиком. Все столы сдвигались к стенам. Стулья сносили отовсюду и ставили в ряды. Сцены и занавеса не было, а все выступления проводились на фоне главных книжных шкафов, перед которыми стоял микрофон и стол со стулом для ведущего. «Артисты» выходили прямо из зала и после выступления возвращались туда же. Мест явно не хватало. На стульях сидели только счастливчики, начальство и выступающие. Многие сидели прямо на столах по периметру зала. Битком была забита верхняя лестничная площадка, и даже верхние ступеньки для очень высоких людей.
Так было и на этот раз. Мы с Людой сидели в первом ряду на двух стульях с малышкой на коленях. Вела концерт популярная в институте техник-электрик Инна Иванова. Она же вела и юмористические номера. Сначала кто-то прочёл стихи, потом кто-то спел, затем была продемонстрирована довольно посредственная игра на аккордеоне. Нас пригласили на сцену сразу же после пения барда с гитарой, которого приняли довольно тепло.
— Ария Азучены из оперы Верди «Трубадур». Исполняет Людмила Внукова, аккомпанирует на фортепьяно Вячеслав Внуков, — объявила Инна Иванова. При этом она как-то комически закатила глаза к потолку, как бы комментируя наши смелые намерения: «Эка, куда хватили! Ну, ну! Послушаем!». Кое-кто «понимающе» скривил губы.
Мы с Людой вышли на всеобщее обозрение, уговорив Юлю тихо сидеть в первом ряду и слушать, как мама с папой будут выступать. От супруги не ускользнула иронично-скептическая мимика Инны по поводу нашего предстоящего выступления. Я сел за фортепьяно и поставил ноты, а Люда, неожиданно подойдя к стойке с микрофоном, отодвинула его в самый дальний угол «сцены».
— Не делайте этого! В зале плохая акустика, и вас просто не будет слышно, — посоветовала какая-то женщина, сидевшая в первом ряду с краю.
— Не волнуйтесь, слышимость будет, — улыбаясь, ответила Люда и вернулась к фортепьяно. Она незаметно дотронулась до моего плеча, что означало: «Начинай! Я готова». Все замерли, ожидая либо головокружительного успеха, либо полного провала.
В вакуумной тишине прозвучали первые аккорды, задающие тональность и ритм солистке. И тут уверенно вступила Люда. Её сильный и красивый голос, казалось, не только мгновенно заполнил зал, но и проник во все его закутки и даже поры слушателей. Мельком глянув в аудиторию, я видел на лицах слушателей нескрываемое удивление, широко раскрытые глаза, а кое у кого и рты. А голос с каждым тактом крепчал. Вторая половина куплета предполагала вопль старой цыганки на максимальных децибелах. И Люда его исполнила с полным эмоциональным накалом. Завершающая высокая нота, исполненная на грани возможного, вызвала у слушателей полный восторг. Послышался даже лёгкий перезвон хрусталиков люстры. Второй куплет, полный трагизма и страсти, она исполнила ещё лучше. А высокую завершающую поту, которую она обычно брала, но тут же обрывала, на сей раз тянула довольно долго, подняв кверху правую руку. Резкий взмах руки означал, что мне нужно делать два завершающих аккорда, а ей допеть арию на нижнем сложном регистре.
На одном из наших концертов
Выступление было закончено в полнейшей тишине, как будто в зале никого не было. Никаких аплодисментов! Эта пауза длилась несколько долей секунды. Но тут слушатели, будто преодолев шок, обрушили настоящий шквал оваций на наши бедные головы. Юля, немного испугавшись и не понимая, что происходит, спрыгнула со стула и подбежала к нам, взяв нас обоих за руки. Всем своим видом показывая, что она с нами, несмотря ни на что! Но, увидев, что нам опасность не грозит и что мы улыбаемся и кланяемся, она тоже стала кланяться. Это вызвало гомерический хохот и полнейший восторг от поведения нашей дочурки. В дальнейшем Юлю никак нельзя было уговорить сесть на своё место и она до конца выступления простояла у фортепьяно рядом с папой.
<…> Забегая вперёд, отмечу, что в дальнейшем мы часто принимали участие в институтских концертах, и всегда с неизменным успехом.
На следующий день со мной на работе приветливо здоровались уже каждый второй сотрудник института. Выражали свое восхищение и задавали одни и те же вопросы: какую консерваторию закончила жена, почему она не стала оперной певицей и почему её не видно на работе? Когда я ответил, что она сидит дома с ребёнком, так как мы никак не можем устроить его в ясли, одна из женщин воскликнула:
— Это же безобразие! Такая женщина не должна сидеть дома. Я сейчас же соберу весь свой профсоюзный актив и мы найдём место в яслях для вашей очаровательной дочурки.
Действительно, через два дня запыхавшийся Вадим Николаевич, вбегая в отдел, немедленно передал мне направление на устройство Юли в ясли.
<…> 1963 год закончился для нас ещё одним знаковым событием: мы наконец-то получили отдельную двухкомнатную квартиру на пятом этаже панельного дома, расположенного почти напротив нашего института по другую сторону реки Сочинки. Вся эта эпопея закончилась благополучно, но тоже не без волнений.
Когда я прибыл в Сочи, то сразу же отыскал место строительства нашего дома. Там я обнаружил только котлован и начало укладки фундаментных блоков. Я сразу же понял, что за год его не построят. Я туда ходил каждый день и в специальной тетрадке просто для себя вел записи итогов ЕЖЕДНЕВНОЙ работы строителей. До конца года возвели только нулевой цикл. Но с начала 1963 года стройка оживилась, и за четыре месяца были смонтированы панели всех пяти этажей и даже завершён монтаж крыши. Я обрадовался, думая, что в намеченный год уложатся. Но этого не произошло. Внутренняя отделка и разводка всех инженерных сетей по дому велась крайне медленно. И дом был сдан только глубокой осенью. А тут возникли дополнительные сложности и новые волнения. Стало известно, что часть квартир первого этажа исключается в связи с размещением там новой макетной мастерской и инженерно-геологической лаборатории института. Определённый процент квартир забирает город для расселения своих очередников. А остальных квартир не хватит всем, кому обещали. Трое суток заседал профком и дирекция. Информации никакой. Нас всех трясло как в лихорадке! Наконец счастливчики были приглашены в кабинет к директору для вручения ордеров на поселение. Приглашены были и мы. Но, по слухам, предполагалось не всем дать отдельные квартиры, а кое-где для кое-кого уготовлено покомнатное расселение. К нашей великой радости, нам дали то, что обещали. К ордеру прилагался ключ от квартиры, и мы сразу же бросились осматривать квартиру и заселяться.
<…> Подводя итоги года, мы отметили, что почти всё, о чём мы мечтали, за исключением только желаемого повышения по служебной лестнице, мы уже имеем. И те страхи, которыми нас пугали наши родители, не отпуская в «свободное плаванье», оказались лишь страшилками, хотя отдельные трудности и волнения имели место. Но мы все это более или менее успешно преодолели. Теперь мы сочинцы! И нас отсюда пушкой не вышибешь!
Так думали мы. Однако жизнь сложнее всяких временных итогов. Но мы об этом тогда просто не знали и не думали.»