«Архитектура Сочи» продолжает публиковать отрывки из книги Вячеслава Сергеевича Внукова «Двадцать три года на курорте».
Глава 6. «Коллизии, связанные с переводом на новую работу
«<…>В 1966 году меня повысили в должности. Я стал ГАПом! А это позволило мне выйти на более широкий и высокий круг общения. Я стал участником различного рода совещаний и заседаний у руководства города и его подразделений. Люду повысили до уровня старшего архитектора. Наше материальное положение несколько улучшилось. Да и сам факт повышения — очень приятен! Значит, мы пришлись, как говорят, ко двору.
Но совершенно неожиданно я получил предложение о переходе на другую работу. Это как раз тот случай, как в лотерее, когда можно выиграть многое или потерять всё! Причём отказаться от предложения весьма опасно, так как тогда на твоей перспективе и карьере ставят большой крест, а, согласившись и не рассчитав силы, ты можешь попасть в водоворот таких событий, которые тебя либо погубят, либо растопчут!
Но, чтобы понять истоки этого предложения и его подоплёку, я вынужден несколько коснуться истории частой смены главных архитекторов Сочи и их беззащитность перед сильными мира сего.
Нужно отметить, что с момента создания Большого Сочи этому городу-курорту фатально не везло на главных архитекторов города. Я уже писал о том. как не успел ещё Стельмащук сменить в этой должности Корнеева, как вскоре сам был смещён и заменён на Арефьева. У того были все шансы достойно выполнить возложенные на него задачи. Всё же большой опыт, авторитет, лауреатское звание! Но и он продержался всего лишь около двух с половиной лет. А почему? Когда стали подбирать на очередные выборы кандидатов в депутаты городского совета, то включили туда и Арефьева. И тут только обнаружилось, что у него нет сочинской прописки. Как, впрочем, не было и севастопольской. В его паспорте стоял только один штамп с МОСКОВСКОЙ пропиской. Там же он имел и своё постоянное жильё. А иногородних в местные советы избирать нельзя. Доложили Медунову. Тот пригласил к себе Арефьева и предложил ему поменять московскую прописку на сочинскую. Тот категорически отказался. Тогда Медунов заявил, что ему не нужны в городе заезжие гастролёры-временщики, а нужен патриот города, который будет жить в нём и работать. И Арефьев укатил в свою любимую Москву.
По предложению нового председателя горисполкома А. Н. Чуркина главным архитектором города был назначен Е. А. Сердюков. С одной стороны, он был, безусловно, способным и даже талантливым специалистом. Но, с другой стороны, его гипертрофированное самомнение, полное нежелание видеть и признавать успехи других вызывали резкие возражения его коллег. Кроме того, до этого он работал всего лишь старшим архитектором и не имел никакого опыта в части умения руководить коллективом и направлять его работу. А тут ещё Чуркина перевели на работу в Краснодар заместителем председателя крайисполкома. Вместо него стал П. И. Бажанов. Когда Сердюков завалил всю работу, Бажанов освободил его от этой должности, предварительно согласовав этот вопрос с Чуркиным. Таким образом, Сердюков продержался в этой должности что-то около года. И снова несчастливую вакансию нужно заполнять.
И тут Бажанов принимает совершенно непонятное решение — назначает на эту должность человека, вообще не имеющего архитектурного образования. Это был его ближайший друг — Георгий Владимирович Шлопак. Бывший капитан КГБ, военный строитель, он построил в Сочи немало правительственных объектов, включая и госдачи. После увольнения из армии по состоянию здоровья он работал инспектором ГАСКа (Государственный архитектурно-строительный контроль), а вскоре стал и его начальником. Это подразделение всегда входило в состав отдела по делам строительства и архитектуры горисполкома, но работало почти автономно. Слов нет, как строитель, Шлопак очень знающий и опытнейший человек. Много построил. Но не запроектировал ни одного здания или сооружения, и вообще практически не знал технологию этой работы. Как он будет руководить проектировщиками?! Будучи хитрым, изворотливым и умным от природы человеком, Шлопак сам отлично понимал всю нелепость этого предложения, но дал согласие на назначение, так как ему оставалось совсем немного времени до выхода на пенсию, размер которой тем самым можно значительно увеличить. Ему как воздух нужны были хорошие, грамотные помощники-специалисты.
Чтобы каким-то образом компенсировать пробелы своего художественного образования, Шлопак добился должности главного художника города. Им стал очень хороший художник-монументалист А. Н. Скрипников. Но вскоре он понял, что никакой художник ему не поможет в вопросах архитектуры и особенно градостроительстве. Тогда, по совету того же Скрипникова, Шлопак добился ещё одной должности — заместителя главного архитектора города. Они оба долго и тщательно перебирали всех сочинских архитекторов, чтобы определить возможного кандидата на эту должность. В конце концов их выбор пал на меня.
В один из дней начала июня 1967 года в нашем отделе планировки раздался телефонный звонок из приёмной главного архитектора города с приглашением сейчас же мне прибыть туда для беседы со Шлопаком. Вадим Николаевич попытался выяснить: есть ли приглашение и ему? Но там коротко ответили, что нет, и повесили трубку.
— Как же так! — возмущался Зварковский. — Я являюсь координатором всех планировочных работ, а меня не пригласили. Странно! Вячеслав Сергеевич, после разговора со Шлопаком — сразу же ко мне с подробной информацией разговора.
— Нет вопросов! — коротко пообещал я. — Всё расскажу до мелочей.
Шагая в исполком, я сам недоумевал этому странному вызову. А Зварковского интересовала не столько суть дела, сколько отсутствие информации для доклада директору.
Только я прибыл в приёмную главного, как секретарша тут же с ходу пригласила меня пройти в кабинет шефа. Это меня тоже удивило, но и обрадовало: приятно, когда тебя знают! Не то что раньше, когда приходилось долго объяснять: кто ты, откуда, зачем пожаловал, явился по вызову или нет. Иногда приходилось очень долго ждать приёма.
Войдя в кабинет Шлопака, я увидел, что он приветливо встал, улыбаясь, протянул мне руку и сказал:
— Садись, Слава! Разговор есть.
Я очень удивился такому обращению ко мне, так как раньше он меня вообще никак не называл. А просто обращался обезличенно.
— Как дела? Как здоровье? Как семья? — начал он издалека чисто формальными вопросами.
— Георгий Владимирович! Извините, но я думаю, что вас интересуют вовсе не эти вопросы. Скорее всего, вам что-то от меня нужно. Давайте сразу к делу.
— Ого, какой деловой! Ну что ж, это мне уже нравится! К делу так к делу. Изложу коротко его суть. Волею судеб я стал главным архитектором города, не имея архитектурного образования. Это для тебя не новость. Но роль начальника отдела значительно шире, чем только рассматривать и согласовывать проекты. Честно говоря, это моё узкое место, которое с лихвой может восполнить хороший и грамотный заместитель главного архитектора города. Всю подготовку исходных данных для проектирования, курирование самого процесса проектирования, согласование проектов и проведение градостроительных советов я бы отдал полностью в его ведение.
— Простите, хочу уточнить. Он будет только рассматривать поступающие проекты, готовя вам на подпись, или будет иметь право подписывать их сам?
— Хороший вопрос! Отвечу прямо: подписывать будет, конечно же, он. Но вначале перед подписью их буду просматривать я. А затем, когда буду уверен, что всё делается правильно, предоставлю ему полную самостоятельность. Я же возьму на себя все остальные вопросы, а именно: общее руководство отделом, кадры, работу ГАСКа, бухгалтерии, все хозяйственные и организационные вопросы. В общем, я буду начальником отдела, а зам — главным архитектором города. Но это — по сути, а по форме он будет только заместителем. Так вот, я предлагаю тебе занять эту почётную и ответственную должность.
— Это так неожиданно! Я не готов сейчас ответить. Нужно подумать.
— Думать нужно всегда. Это полезно. Даю тебе на размышление три дня. О том, что надумаешь, сообщи мне. Можно по телефону.
Мы тепло и дружески попрощались, и я вернулся к себе в отдел.
Зварковский, когда я рассказал ему о разговоре со Шлопаком, всплеснул руками и решительно, что с ним бывает очень редко, прямо так и заявил:
— Ни в коем случае! Вы не знаете той публики. Там вас «сожрут» минимум через три, а максимум через шесть месяцев. И выплюнут, даже не поморщась!
— Но вы же меня возьмёте обратно, если там выгонят? — закинул я удочку о возможных путях отступления.
— Взять-то я возьму, но вы вернётесь уже сломленным и раздавленным человеком!
Жена тоже КАТЕГОРИЧЕСКИ возразила, добавив при этом:
— А если твоё место к тому времени будет уже занято? Тебе придётся идти работать на пляж — выдавать топчаны и лежаки! Устраивает такая перспектива? И что тебе здесь не сидится, когда всё так налажено и устроилось!?
В это время к нам в гости приехала моя мама. Когда я рассказал ей о поступившем мне предложении, она воскликнула:
— Соглашайся! Это для тебя шанс к дальнейшему росту. Тут и думать-то нечего!
— Как это нечего? — возразила жена. — Вы, Анна Павловна, не знаете здешней обстановки и так легко советуете в таком спорном и трудном деле.
— Возможно, обстановки я и не знаю, но я хорошо изучила своего сына. Это же чёрт с рогами! Если захочет, он добьётся своего. Как все были против вашего переезда сюда. Однако он добился того, чего хотел. Он работящий, энергичный, хороший специалист и, поверь мне, прекрасный организатор! Он будет главным архитектором города. Вот увидишь!
Конечно, при таком разбросе мнений мне трудно было принять верное решение. И я, честно говоря, дал слабину: через три дня позвонил Шлопаку и отказался от его предложения.
— Ну что ж, — ответил он. — Насильно мил не будешь. Только учти, что такие предложения дважды не повторяются.
На этом мы и поставили жирную точку.
— Молодец! — похвалил меня Зварковский.
— Наконец-то подумал не только о себе, но и о семье! — вздохнула жена с облегчением.
— Зря! — коротко прокомментировала моё решение мама. — Но, поверь мне, опытной женщине, чует моё сердце, что всё это так просто не кончится.
Всё вроде успокоилось. Начался август. И вдруг, 5 августа, снова раздался звонок:
— Срочно к Шлопаку!
Что за чертовщина?! Неужели всё начнётся сначала? Нет. Не может быть! Здесь что-то другое…
Вхожу в кабинет шефа. Той былой любезности нет уже и в помине. Он явно чем-то расстроен и куда-то спешит.
— Значит, так! Завтра утром выходишь ко мне на работу заместителем!
— Но я же не давал согласия?
— Я-то твоё несогласие принял, а руководство города — нет!
Меня же ещё и обвинили, что я не умею вербовать кадры. Мне сейчас придётся уехать по делам. А ты иди к Бажанову. Он тебя ждёт.
Он тут же снял трубку внутренней связи и коротко произнёс:
— Пётр Игнатьевич! Внуков сейчас зайдёт к вам.
— А что я там ему скажу?
— Важно то, что он тебе там скажет! — уже на ходу произнёс Шлопак и скрылся за дверью.
Я направился в кабинет Бажанова. Тот, уже стоя, что-то распихивал по карманам и всем своим видом показывал, что у него цейтнот.
— Мне Шлопак доложил, что ты согласился с нашим предложением.
— Я не согласен, — произнёс я сдавленным голосом.
— Вот и хорошо, что согласен. Я уже заготовил распоряжение горисполкома и после твоей беседы с Иваном Константиновичем Потаповым его подпишу. Так что завтра утром выходи на работу к Шлопаку. Сейчас я тороплюсь. А ты иди в горком на собеседование.
Сказал и скрылся за дверью. И только тут я вспомнил, что Петр Игнатьевич несколько глуховат на оба уха, и моё несогласие принял за согласие!
Интересное дело! Один ничего слушать не хочет, другой вообще плохо слышит. Третьему я должен рассказать и пояснить все свои «железные», как мне казалось, аргументы. Уж от него-то я не уйду, пока не доведу дело до логического конца!
Зайдя в кабинет ко второму секретарю горкома партии, я застал его в отличном расположении духа. Хорошо, что хоть этот никуда не торопится. Значит, можно будет поговорить с ним по душам.
— Вот ты какой! — воскликнул Потапов. — А я то всё вспоминаю и никак не могу вспомнить тебя по фамилии. А вот по внешности сразу же вспомнил. Значит, дал согласие?
— Никакого согласия я не давал, — угрюмо произнёс я. — Просто Шлопаку это зачем-то срочно нужно, а Бажанов, вы же знаете, сильно глуховат и моё несогласие принял за согласие.
Тут Потапов захохотал в полный голос так, что даже секретарша, встревожившись, заглянула в его кабинет.
— Вот так коллизия! — произнёс он, несколько успокоившись и вытирая слезящиеся от смеха глаза носовым платком. — Что будем делать?
— Не знаю, — растерянно ответил я.
— Тогда расскажи мне: почему ты не согласен?
— Я совершенно не знаю эту работу.
— Вполне понятно! Ни одно учебное заведение у нас не готовит главных архитекторов городов. Ими становятся наиболее одарённые, целеустремлённые и хорошие организаторы в процессе своей практической деятельности. Нужно когда-то и с чего-то начинать. Я в прошлом простой учитель. А перейдя на партийную работу, которую совершенно не знал, добился ощутимых успехов. Так что это не причина, а отговорка. Дальше!
— Я не член КПСС!
— Это уже серьёзнее, но тоже не безнадёжно. А почему? Не хочешь или не принимают?
— Я уже трижды подавал заявление о приёме, но мне постоянно отказывают, ссылаясь на какую-то ограничительную квоту для интеллигенции.
Он снял трубку телефона внутренней связи.
— Петр Андреевич! Тут у меня сидит архитектор Внуков. Вы ему уже трижды отказали по приёму в партию. Да знаю я про эту квоту! Нужно срочно принять. Мы его будем выдвигать на руководящую работу. Понял? Срок — десять дней. На ближайшем бюро райкома решите этот вопрос положительно. Успехов!
Уже обращаясь ко мне, он произнёс:
— Как видишь, это тоже уже не причина. Излагай дальше.
— У меня вид не солидный, — продолжил я. — Я вон какой худой! Рубашка висит на мне, как на вешалке, брюки держатся исключительно На берцовых костях.
Дослушав до конца, Потапов неожиданно встал и, расставив в стороны руки, сказал:
— А я?! Посмотри внимательно. Почти то же самое! Я обомлел, потому что никогда не обращал внимания на худобу Ивана Константиновича. У меня даже рот открылся от такого контраргумента.
— В общем, так! — подытожил Потапов. — Никаких серьёзных аргументов против твоего назначения у тебя нет. А парень ты, я вижу, серьёзный, и на несерьёзные поступки не способен. Так что выходи, милок, завтра на работу к Шлопаку. А я сейчас позвоню Бажанову, чтобы подписал распоряжение. Всё! Успехов тебе! Если что — звони!
Я вышел из здания горкома полностью опустошённый. Мне даже самому стало как-то стыдно за свои несерьёзные «аргументы». Всё, возврата нет. Завтра у меня начинается новая жизнь. Как она сложится? Не знал никто.
Дома жена мне наговорила кучу неприятностей за то, что я не отстоял своей позиции.
— Да какая это, к чёрту, позиция, если она разлетелась в пух и прах при серьёзном разговоре с умным человеком?!
Весь вечер мы с женой почти не разговаривали, и ночь я провёл очень беспокойно.
Утром, 6 августа, я пошёл на работу уже в отдел архитектуры горисполкома. По пути зашёл в проектный институт, чтобы забрать свои вещи, инструменты и нужные мне бумаги. Сел за стол, чтобы всё это найти и положить в портфель. Тут меня увидел Зварковский. Он, видимо, подумал, что я вышел опять к нему на работу. Мой бывший шеф подскочил, как ужаленный змеёй, подбежал ко мне и трясущимися от волнения руками стал показывать копию распоряжения исполкома о переводе меня туда на работу.
— Вячеслав Сергеевич! Не шутите с огнём. Идите туда, а то не только вам, но и мне, и нашему директору будут большие неприятности, — запричитал он.
— Не волнуйтесь так, Вадим Николаевич! Я зашёл на минутку, чтобы забрать свои вещички.
На новом месте работы Шлопак встретил меня довольно равнодушно: ни радости, ни злорадства! Он просто назвал номер комнаты на первом этаже, где я буду сидеть.
— А ключи?
— Никаких ключей. Там сидят два наших паспортиста. А у окна есть свободный стол. Вот его и занимай. Все вопросы потом. А сейчас я иду к Бажанову. Срочно вызвал.
То, что я увидел, спустившись на первый этаж, повергло меня в глубокое уныние. Указанная мне комната, расположенная, кстати, рядом с туалетом, оказалась хоть и просторной, но тёмной и мрачной. Два паспортиста, пребывавшие вечно «под мухой», даже днём работали при электрическом освещении. На всех троих — один телефон, который был вечно занят посторонними разговорами. Всё что угодно, но это не кабинет первого заместителя начальника отдела. Я сел за пустующий стол.
— Ты что, кого-нибудь здесь поджидаешь? — спросил меня один из паспортистов.
— Нет, это моё новое рабочее место, — ответил я.
— Слышь, нам ещё одного паспортиста подкинули! — оповестил первый другого.
— Нет, я не паспортист, а первый заместитель Шлопака.
— Вот те на! — воскликнул первый. — А почему тебя сюда посадили? В эту тёмную нору!
Даже им была понятна вся несуразица этой ситуации! Почему же этого не понимал сам Шлопак?! Или он мстит мне за длительное несогласие работать у него? Нет, я обязательно должен буду поговорить с ним на эту тему. И довольно решительно! А пока я просто не знал, чем себя занять. Безделье меня просто угнетало. Хотел пообедать, но в исполкомовскую столовую меня не пустили как постороннего. Пришлось бежать в ближайшее кафе. После обеда я решил, пока ожидаю шефа, обойти все помещения отдела, посмотреть условия труда сотрудников, познакомиться с теми, с кем еще не знаком. Осмотр занял почти всю вторую половину дня. Шлопак так и не появился!
В итоге я понял одно: почти никто не знал о моём назначении. Нигде не были вывешены ни распоряжение горисполкома, ни приказ по отделу по этому поводу. К моему глубокому унынию прибавилось ещё и глубокое удивление: почему Георгий Владимирович не представил меня коллективу как своего перво¬го заместителя? К тому же я понял и другое: далеко не все примут меня как руководителя. Разброс мнений: от полного неприятия через равнодушие до понимания и поддержки. Так что предстояла не простая борьба за право «быть под солнцем». Ну, ничего, думал я, время всё поставит на свои места! Тогда я ещё не знал, что никакого времени у меня уже нет…
На следующий день, 7 августа, в пятницу, я пришёл на работу пораньше, чтобы застать Шлопака на месте и поговорить с ним по душам, пока он снова не убежал к Бажанову. Мой новый шеф сидел в своём кабинете и сосредоточенно расписывал почту по исполнителям, поступившую за день. Я поздоровался и сказал, что нам надо срочно поговорить.
— Знаю, что надо! И о многом! — сказал он. — Но сейчас мы не успеем, так как я иду к Бажанову, Давай так: я вернусь от него к обеду, а ты в это время ожидай меня здесь. Вместе пообедаем, а после обеда спокойно обо всём поговорим. Хорошо?
— Меня не пускают в исполкомовскую столовую, — посетовал я.
—А тебе там делать нечего! — прокомментировал он. — Отныне ты будешь обедать в малом зале для руководства. Я тебе покажу, где это. Тебе как первому заму положено обедать там.
Спокойный и участливый тон Георгия Владимировича несколько охладил мой пыл и вселил надежду, что не всё так плохо.
Ровно в полдень мы пошли с ним обедать в малый зал, где он представил меня как своего заместителя и шутливо попросил кормить меня получше, а то я уж больно худой. Вернувшись в кабинет, он закрыл дверь изнутри, чтобы никто нам не мешал, предложил мне сесть, а сам открыл окно и, стоя у проёма, стал нещадно дымить.
— А теперь о главном! — как-то загадочно начал он. — Все твои тревоги и недовольства я прекрасно понимаю. Но они померкнут по сравнению с тем, что я тебе сейчас скажу.
Шлопак сделал актёрскую паузу. Поиграв папиросой, он продолжил:
— Дело в том, что я сегодня последний день на работе, а с понедельника, 10 августа, ухожу в отпуск. Обязанности начальника отдела и главного архитектора города будешь исполнять ты. Распоряжение только что подписано Бажановым. Сидеть будешь в этом кабинете за этим самым столом. Все старые дела я подтянул и расписал по исполнителям. Ну, а уж новые придётся начинать и продолжать тебе. Не теряйся. Знаю, что будет трудно. Я сам через всё это проходил совсем недавно. Главное, не суетись, не спеши, а действуй твёрдо и решительно. Сам ты всего не сделаешь. Давай поручения подчинённым и спрашивай с них за их исполнение. Я буду отдыхать тут недалеко, в совминовском санатории «Сочи». Если что, обращайся! Помогу. Подскажу. Если надо будет, то и прикрою. Работа предстоит большая. Вот где можно будет проявить и показать себя. От того, как ты сработаешь в этот месяц, во многом будет зависеть твоё будущее. Вопросы есть?
То, что я услышал в эти минуты, настолько ошеломило меня, что те вопросы, которые я хотел задать Шлопаку, показались мне такими мелкими и несущественными, что я решил их не задавать.
— Вопросов нет! — тихо сказал я. — Всё это так серьёзно! И невероятно!
— Хорошо, что ты это понимаешь! — резюмировал Георгий Владимирович. — А теперь иди домой. Тебе нужно хорошо обдумать всё услышанное, собраться с мыслями и продумать свои первые шаги в понедельник. А я ещё немного поработаю.
Мы попрощались. Я пожелал ему удачного отдыха, а он мне — успехов в работе. Дома я рассказал обо всём жене. Она ответила, что я сам добровольно надел этот хомут, и что это начало моего конца.»